Вопросы к рассказу колотый сахар

Не должно быть слепых к красоте, глухих к слову и

настоящей музыке, черствых к добру, беспамятных к прошлому.

Д.С.Лихачев

Рассказ К.Г.Паустовского «Колотый сахар» был написан к 100-летию со дня смерти А.С.Пушкина. В 1937 г. под названием «Гостинец» он был напечатан в газете «Правда», а уже под названием «Колотый сахар» появился в сборнике «Повести и рассказы» в 1939 г. Рассказ входит в программу по литературе 8 класса под редакцией Г.И.Беленького, изучается в разделе «Устное народное творчество» после исторических и лирических песен. Объясняется это тем, что в центре повествования история старика — собирателя и исполнителя народных песен — о знакомстве и дружбе его деда-ямщика с Пушкиным, о том, как он пел ему свои песни на ярмарке в Святогорском монастыре и тогда, когда тело поэта в гробу, увязанном верёвками, вез из Петербурга в Михайловское. Он пел всю дорогу, не слышал, как жандарм бил его ножнами в спину, и, застудив на морозе голос, навсегда потерял его. Таким образом, по композиции произведение Паустовского можно отнести к «рассказу в рассказе», и поэтому анализ повествования мы начинаем с обрамления. В результате мы приходим к выводу, что рамка во многом предопределяет настроение всего рассказа, содержит ту цветовую гамму, которая будет присутствовать и в центральной части, да и сам рассказ сравнить с прекрасным акварельным полотном, нарисованным пастельными красками, или со спокойной, плавно льющейся мелодией.

Всё лишено яркости, интенсивности, всё в полутонах, оттенках, зыбко, прозрачно, неустойчиво: ночи недолгие, лето неверное и непрочное, тепло небогатое, лампы в домах неяркие, струя теплого воздуха «едва ощутимая». Дни, которые «ничем не отличались от недолгих ночей: и день и ночь весь этот лесной низкорослый край терялся в сумерках», «скромное солнце», которое «не светит, а просвечивает как будто через толстое стекло», зеркала озер, «сияющие тихой водой». И заливающий все пространство белый цвет: «серебряная луна», «белые ночи, полные бесцветного блеска», «белобрысые босые мальчишки», удившие корюшку в «белой воде». «Все вокруг казалось белым, кроме черных больших поплавков». И дальше писатель продолжает класть на свое полотно мазки белой краски: березы, черемуха, светлые глаза тихой девочки, «бледные от волнения» лица девушек в простых ситцевых платьях, белеющих в ночном сумраке. В последнем предложении рассказа образы людей и природы сливаются: «Северное лето стояло вокруг — неяркое, застенчивое, как светлоглазые здешние дети».

Старик, собиратель народных песен, нарисован в той же цветовой гамме: «худой пыльный старик» с белыми, как у слепого глазами. Герой его рассказа дед Прохор поет:

Эх, по белым полям, по широким.

Наши слезы снежком замело!

Неудивительно, что появившийся в рассказе новый персонаж — равнодушный человек, стриженный бобриком, — воспринимается как нечто абсолютно чуждое этому светлому, чистому, прозрачную миру северного городка.

Диссонансом звучат казенные косноязычные фразы:»лимитировать расходы на дорогу», «сделать засъемку», «организовать закуску», «перекрыть нормы по линии лесосплава». Эти убогие, нескладные, колючие слова сродни колючему ежику волос у него на голове. Только переступив порог готового приютить его дома, стриженный бобриком выносит вердикт:«На низком уровне, значит, жизнь у вас организована, гражданка». Особенно ощутимым этот диссонанс делает соседство с распевной речью хозяйки дома: «Ночуй, желанный…Ночуй, будь гостем дорогим. Только тесно у нас, не взыщи, — придется на полу постелить». Стриженный бобриком грозит милицией старику, осудившему его за обидные и несправедливые слова, а услышав от хозяйки дома, что старик «бездомный и бродячий», преображается -и куда только делось его равнодушие! — глаза его делаются «сверлящими и свинцовыми», он торжествует: какой шанс выпал ему — разоблачить врага народа! «Безусловно чуждый старик… Надо соображать, кого в дом пускаете. Может, он беглец из концлагеря или подпольный монах? Сейчас мы выясним его личность. Как тебя звать? Откуда родом?» (не забудем- рассказ написан в печально известном 1937 году). Старуха хозяйка пробует защитить старика, разжалобив стриженного, у девочки от испуга дрожат губы, и только сам старик остается спокойным. За этим спокойствием: сила, уверенность, достоинство, мудрость и опыт. В чем-то прав стриженный бобриком: старик действительно чужд: чужд злобе, корысти, самодовольству стриженного. Чужд его портфелю, содержимое которого, видимо, дает основания стриженному чувствовать себя хозяином положения (свой документ старик хранит в серой ладанке). Невозможно не заметить еще одну важную деталь: из всех персонажей рассказа имя есть только у старика сказителя — Александр Федосьев. Давая имя своему герою, писатель словно приподнимает его над всеми, выделяет, подчеркивает особую значимость этого персонажа: он не побоялся сказать в лицо стриженному бобриком, что он думает о нем, дал ему меткие характеристики, мысли его глубокие и мудрые («Песенную силу беречь надо. Какой народ петь не любит — плевый тот народ, нету у него правильного жизненного понятия»), а жизнь — «чистая», «легкая», «простая». Наконец, именно он рассказывает историю о своем земляке и тёзке — Александре Сергеевиче Пушкине.

Вернемся к содержанию рассказа. Возвращается стриженный в дом без стука (красноречивая деталь: он уже забыл, что в этом доме он гость!), ведя за собой милиционера. И тут нам становится ясно, что опасность старику не грозит, потому что этот веснушчатый вихрастый милиционер — часть того светлого поэтичного мира, куда недобрым ветром занесло стриженного бобриком: это он удил вместе с белобрысыми мальчишками рыбу и покрикивал на них за курение на пристани. Интересно проследить, как менялся милиционер от начала к концу рассказа старика о том, как пел его дед песни своему знаменитому земляку, как переживал его смерть, как провожал песней его в последний путь.

«- А ну, давай, дед, — сурово сказал милиционер, — давай выясняй свою личность! Налаживай документы!» (играет роль строгого блюстителя закона)

«- Ты поскорей! — сказал милиционер. — Сидеть мне некогда, надо тебя в отделение представить». (тон несколько смягчается)

«- Ну, давай, — согласился милиционер. — Только не путай!» (разговаривает чуть ли не дружески)

«Милиционер осторожно сел на скамью». (забыл, что привело его сюда, он заинтересованный слушатель. Какой контраст: «осторожно сел» и «без стука вошел»!)

«- От сердца, значит, пел, — пробормотал, сокрушаясь, милиционер». (он полностью во власти рассказа, он искренне сопереживает деду Прохору).

Интересно, что как-то незаметно для нас стриженный бобриком из повествования исчезает, автор о нем словно забывает. Судя по всему его никак не тронул рассказ старика, не вызвал никакой эмоциональной реакции (неудивительно, если вспомнить эпитет «равнодушный», которым одаривает его рассказчик). А зная, как старик характеризует себя: «- Сеятель я и собиратель, — так же спокойно ответил старик. — В юности хлеб сеял и хлеб собирал, нынче сею доброе слово и собираю иные чудесные слова…», -нельзя не вспомнить евангельскую притчу о сеятеле. Как гласит притча, сеятель вышел, чтобы посеять свое зерно. И только то, что упало на добрую землю, взойдя, принесло стократно. Иными словами, воспринять доброе, разумное, вечное может только тот, у кого доброе и чистое сердце, кто тянется к добру и имеет силы и волю противостоять злу. Сухая душа стриженного бобриком, которого «ни сон, ни ум не обогатят», не способна воспринять доброе слово, как не способно прорасти зерно, попавшее в каменистую почву или в терние. Рассказчик и его герой едины в оценке подобных людей: от присутствия этого человека выцветало от скуки небо — так считает писатель, а старик называет его «сырым» и «неспелым», от таких «вянет» жизнь, «как трава от осенней росы».

У вихрастого милиционера душа — добрая почва, он думает и чувствует так же, как старик сказитель, убежденный в том, что все надо делать от сердца, поэтому читать документ милиционеру нет никакой надобности, он все понял про старика, а еще понял, что не место здесь человеку, стриженному бобриком, чуждый он, а не старик, чужой он этим приветливым людям, любящим народную песню, умеющим слушать, любить и жить в ладах со своей совестью. Поэтому и избавляет их от этого колючего злого человека с «сухой душой». «А вы, гражданин, — милиционер обернулся к человеку, стриженному бобриком, — лучше шли бы ночевать в дом колхозника, там вам способнее. Идемте, я вас доведу».

Но и этого поступка милиционеру кажется мало, он чувствует себя виноватым, что позволил втянуть себя в гнусные замыслы стриженного бобриком и собирался вести старика в отделение. Он приносит светлоглазой девочке гостинец — сверток с сахаром и баранками: «- Давай отнеси дедушке, — сказал он и густо покраснел. — Скажи, гостинец. Мне самому некогда, надо на пост становиться».

Как всегда, мир в изображении Паустовского очень добрый, причем добро, совершенное одним человеком, подхватывается другим, растет, распространяется, уничтожая зло. Вот и гостинец, переданный милиционером дедушке, — свидетельство того, что никогда злу не одолеть добра: «- Жил бы я, — сказал он, вытирая слезящиеся глаза, — еще долгое время. Жалко помирать, уходить от ласковости людской, и-и-и как жалко! Как гляну на леса, на светлую воду, на ребят да на травы — прямо силы нет помирать».

Может, потому в повествовании старика и не могли расстаться до ночи великий певец Прохор и великий поэт Пушкин, что оба «сеяли добрые слова», несли в мир красоту, творили «от сердца», пробуждали своим творчеством «чувства добрые». А когда замолчал поэт, замолчал и его преданный друг, добровольно расставшийся со своим талантом в знак великой скорби по своему земляку. И скорее всего, не случайно Прохор, доживший до ста лет, назвал своего внука Александром!

В заключение я хочу поделиться ответами моих учеников -пятиклассников на вопрос, надо ли проходить в школе произведения К.Г. Паустовского. Рассказ «Колотый сахар» они еще не читали, свои ответы строили на примере рассказов «Теплый хлеб», «Заячьи лапы», «Кот-ворюга» и других прочитанных в начальной школе. Но суть творчества Паустовского они поняли хорошо, поэтому их высказывания, как мне кажется, очень точно отражают и идею рассказа «Колотый сахар».

Я считаю, что нужно проходить Паустовского, потому что этот автор своими рассказами показывает, что нужно быть добрым, милосердным, неравнодушным. Ксения М.

Очень нужно. У Паустовского очень искренние произведения, как и сам он. Его рассказы душевные и могут научить быть душевным, добрым, а не гордым и самовлюбленным нарциссом. Мне кажется, его рассказы — это его история жизни. Федя А.

Нужно, потому что они учат добру. Все написано в понятной форме с интересным сюжетом. Маша Б.

В его рассказах есть загадки, которые интересно разгадывать. Каждое имя и мелкая деталь у Паустовского не зря. Ярослава С.

Я считаю, что нужно проходить его в школе, у него душевные и жизненные рассказы — сказки. Они познавательные, учат сострадать, сопереживать, делать добрые поступки. Катя C.

Мне кажется, что да, потому что в его произведениях говорится о том, как надо себя вести. Если ты в чем-то провинился, то обязательно надо искупить свою вину. Тая К.

В школе обязательно нужно проходить К.Г.Паустовского, потому что его произведения учат правильной жизни, добру, милосердию. Показывают, насколько плохо делать гадкие поступки. Его произведения помогают правильно сформировать характер человека. Никита Л.

 Тема урока: Внеклассное чтение. К. Паустовский «Колотый сахар»

Цель: познакомиться с историей создания и особенностями рассказа Паустовского

Сегодня только читаем и размышляем!

Обложка книги

Рассказ был написан К. Паустовским в 1938 году и относится к циклу “северных” рассказов и повестей, созданных Паустовским. Рассказ занимает всего 5 страниц и начинается с описания северного лета:

«Северным летом я приехал в городок Вознесенье, на Онежском озере.

Пароход пришел в полночь. Серебряная луна низко висела над озером. Она была ненужной здесь, на севере, потому что уже давно стояли белые ночи, полные бесцветного блеска. Длинные дни почти ничем не отличались от недолгих ночей: и день и ночь весь этот лесной низкорослый край терялся в сумерках.

Неверное лето всегда вызывает тревогу. Оно очень непрочно. Его небогатое тепло может внезапно иссякнуть. Поэтому на севере начинаешь ценить каждую едва ощутимую струю теплого воздуха, ценить скромное солнце, что превращает озера в зеркала, сияющие тихой водой. Солнце на севере не светит, а просвечивает как будто через толстое стекло. Кажется, что зима не ушла, а только спряталась в леса, на дно озер, и все еще дышит оттуда запахом снега». 

п. Вознесенье на Онежском озере

В кольце пейзажей северного лета, как в рамке, помещена история о ночёвке рассказчика в частном доме и о встрече со стариком — собирателем и исполнителем народных песен. Милиционеру, пришедшему по наговору «человека, стриженного бобриком», проверить документы (в 30-е годы в стране была атмосфера всеобщей подозрительности), певец рассказывает о встрече своего деда Прохора с  Пушкиным:

— Все мы, Федосьевы, были со стародавних времен ямщики да певуны. Дед мой Прохор был великий певец, по всему тракту от Пскова до Новгорода голос свой пропел, проплакал. Голос беречь надо, он не зря человеку даден, и дед мой берег, да не уберег — сорвался. Может, знаешь иль нет, жил у нас в Псковской губернии знаменитый земляк Александр Сергеевич, поэт Пушкин… Из за него дед голос свой и сорвал. Встретились они на ярмарке, в Святогорском монастыре. Дед пел. Пушкин слушал. Потом пошли они в питейное заведение и просидели до ночи. Об чем гуторили, никому не известно, только дед вернулся веселый, как хмельной, хоть вина почти и не пил. Говорил потом бабке: «От слов и от смеха его я захмелел, Настюшка, — такой красоты слова — лучше всякой моей песни». Была у деда одна песня, очень ее Пушкин уважал.

Старик молчал и вдруг запел звенящим томительным голосом:

Эх, по белым полям, по широким.

Наши слезы снежком замело! 

Могила А. С. Пушкина в Святогорском монастыре, Псковская область

Светлая история о встрече деда с великим поэтом сменяется совсем другой историей — о встрече с жандармами, о пении над гробом Пушкина, о потере голоса:

— Да, — вздохнул старик, — многие времена прошли, умер дед столетним стариком и песню ту велел петь своим сыновьям и внукам. Однако не про то я говорю. Раз зимой будят деда ночью, стучат в оконце, велят запрягать по спешной казенной надобности. Вышел дед с крыльца, видит — полно жандармов, ходят, звенят тесаками. Ну, думает, опять везти каторжан. Однако нет никаких арестантов, а на санях черный гроб лежит, веревками увязан. Кого же это, думает, и в могилу, страдальца, в оковах везут, кого ж это царь и после смерти боится? Подошел к гробу, смахнул рукавицей снег с черной крышки и спрашивает жандарма: «Кого повезем?» — «Пушкина, — говорит жандарм. — Убили его в Петербуpre». Дед отступил на шаг, скинул шапку и поклонился гробу в пояс. «Ты, что ж, знаком ему, что ли?» — спрашивает жандарм. «Песни я ему пел». — «Ну, так теперь петь не будешь!» 

Ночь была тяжкая, крепкая, дыхание в груди замерзало. Подвязал дед бубенцы, чтобы не гремели, сел на облучок, поехал. Тихо кругом, только полозья свистят да слышно, тесаки стучат и стучат о гроб глухим стуком. Накипело у деда на сердце, от слез заболели глаза, собрал он весь свой голос и запел:

Эх, по белым полям, по широким…

Жандарм его бьет ножнами в спину, а дед не слышит, поет. Вернулся домой, лег, молчит: голос на морозе застудил. С той поры до самой смерти говорил сипло, одним шёпотом. 

 Милиционеру, пришедшему проверить личность старика, документ был предъявлен (милиционер не стал его читать). В документе было написано:

«Дано это удостоверение Александру Федосьеву в том, что он является собирателем народных песен и сказок и получает за это пенсию от правительства Карельской республики. Всем местным властям предлагается оказывать ему всяческую помощь».

А рассказчику старик сказал: «Нету хуже, когда у человека душа сухая. Вянет от таких жизнь, как трава от осенней росы». 

Поразмышляйте над вопросами:

1) Какую роль играют в рассказе описания природы?
2) Кого представляет милиционер, кого — «человек, стриженный бобриком», кого — дед-собиратель песен?

4) Какие отношения сложились между Пушкиным и дедом-певуном?

5) Как вы понимаете слова старика: «Нету хуже, когда у человека душа сухая. Вянет от таких жизнь, как трава от осенней росы». 
6) Какова основная идея рассказа?

Домашнее задание: 

1) выучить наизусть стихотворения А. С. Пушкина «Во глубине сибирских руд», «Я помню чудное мгновенье», «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор…»);

2) на опережение: читать повесть «Капитанская дочка», главы 1-6.

Уважаемые шестиклассники!

Рассказ Константина Георгиевича Паустовского

 «Колотый сахар»

вам необходимо прочитать к следующему уроку литературы.

Обратите внимание, какие задания вам необходимо будет выполнять в работе с текстом рассказа.

Задание к
самостоятельному чтению:

Пароход пришел в полночь. Серебряная луна низко висела
над озером. Она была ненужной здесь, на севере, потому что уже давно стояли
белые ночи, полные бесцветного блеска. Длинные дни почти ничем не отличались от
недолгих ночей: и день и ночь весь этот лесной низкорослый край терялся в
сумерках.

Неверное лето всегда вызывает тревогу. Оно очень
непрочно. Его небогатое тепло может внезапно иссякнуть. Поэтому на севере
начинаешь ценить каждую едва ощутимую струю теплого воздуха, ценить скромное
солнце, что превращает озера в зеркала, сияющие тихой водой. Солнце на севере
не светит, а просвечивает как будто через толстое стекло. Кажется, что зима не
ушла, а только спряталась в леса, на дно озер, и все еще дышит оттуда запахом
снега.

В садах отцвели березы.
Белобрысые босые мальчишки сидели на дощатой пристани и удили корюшку. Все
вокруг казалось белым, кроме черных больших поплавков. Мальчишки не спускали с
них прищуренных глаз и шепотом просипи друг у друга дать покурить.

Вместе с мальчишками удил рыбу
вихрастый веснушчатый милиционер.

— А ну, даваавай не курить на пристани! Давай не
безобразничать!! — покрикивал он изредка, и тотчас же несколько махорочных огоньков
падали в белую воду, шипели и гасли.

Я пошел в город искать ночлег. За мной увязался толстый
равнодушный человек, стриженный бобриком.

Он ехал на реку Ковжу по лесным делам. Он таскал с собой
поседевший портфель со сводками и счетами. Говорил он косноязычно, как
бесталанный хозяйственник: «лимитировать расходы на дорогу»,
«сделать засъемку», «организовать закуску», «перекрыть
нормы по линии лесосплава»…

Небо выцветало от скуки от одного присутствия этого
человека.

Мы шли по дощатым тротуарам,
черемуха цвела в холодных ночных садах, за открытыми окнами горели неяркие
лампы.

У калитки бревенчатого дома
сидела на скамейке тихая светлоглазая девочка и баюкала тряпичную куклу. Я
спросил ее, можно ли переночевать в их доме. Она молча кивнула и провела меня
по скрипучей крутой лестнице в чистую горницу. Человек, стриженный
бобриком» упрямо шел следом.

В горнице вязала за столом старуха в железных очках и
сидел прислонившись к стене, худой пыльный старик с закрытыми глазами.

— Бабушка, — сказала девочка и показала на меня куклой, —
вот заезжий просится ночевать.

Старуха встала и поклонилась мне в пояс.

— Ночуй, желанный, — сказала она нараспев. — Ночуй, будь
гостем дорогим. Только тесно у нас, не взыщи, — придется на полу постелить.

— На низком уровне, значит, жизнь у вас организована,
гражданка, — придирчиво сказал человек, стриженный бобриком.

Тогда старик открыл глаза — они были у него почти белые,
как у слепого, — и медленно ответил:

— Такого, как ты, ни сон, ни ум не обогатят. Терпи —
притерпишься.

— Имей в виду, гражданин, — сказал человек, стриженный
бобриком, — с кем разговариваешь! Должно в милиции не сидел!

Старик молчал.

— Ох, батюшка, — жалобно пропела старуха, — не обижайся
па странника! Бездомный он, бродячий старик, чего с него спрашивать?

Человек, стриженный бобриком, оживился. Глаза его сделались сверлящими и
свинцовыми. Он тяжело хлопнул портфелем по столу.

— Безусловно чуждый старик, — сказал он с торжеством. —
Надо соображать, кого в дом пускаете. Может, он беглец из концлагеря или
подпольный монах? Сейчас мы выясним его личность. Как тебя звать? Откуда родом?

Старик усмехнулся. Девочка уронила куклу, и губы у нее
задрожали. — Родом я отовсюду, — ответил спокойно старик. — Нигде нету для меня
чужбины. А зовут меня Александр.

— Чем занимаешься?

— Сеятель я и собиратель, — так же спокойно ответил
старик. — В юности хлеб сеял и хлеб собирал, нынче сею доброе слово и собираю иные чудесные слова. Только
неграмотен я, — вот и приходится все на слух принимать, на память свою
полагаться.

Человек, стриженный бобриком, озадаченно помолчал.

— Документы есть?

— Есть то есть, только не для тебя они писаны, милый
человек. Документы у меня дорогие.

— Ну, — сказал человек, стриженный бобриком, — мы найдем
того, для кого они писаны.

И он ушел, хлопнув дверью.

— Сырой человек, неспелый, — сказал, помолчав, старик. —
От таких бывает в жизни одна сyeтa.

Старуха поставила самовар. Она
певуче сокрушалась, что нету у нее в доме ни кусочка сахару: забыла купить.
Самовар ей жалобно подпевал. Девочка постелила на стол чистую суровую скатерть.
От скатерти пахло ржаным хлебом.

За открытым окном блистала
звезда. Она была туманной, очень большой, и странным казалось ее одиночество на
громадном зеленеющем небе.

Ночное чаепитие меня не
удивило, — давно я заметил, что северным летом люди долго не спят. И сейчас за
окном, у калитки соседнего дома, стояли две девушки и, обнявшись, смотрели на
тусклое озеро.  Как всегда бывает белой
ночью, лица девушек казались бледными от волнения, печальными и красивыми.

— Ленинградские это комсомолки, — сказала старуха. —
Дочери капитанов. На лето всегда приезжают.

Старик сидел с закрытыми глазами и молчал, как будто
прислушивался. Потом он открыл глаза и вздохнул.

— Ведёт! — сказал он горестно. — Прости, бабушка, меня,
дурака, за докуку.

Лестница скрипела. По ней
тяжело подымались люди. Без стука вошел человек, стриженный бобриком. За ним
шел вихрастый озабоченный милиционер — тот, что удил рыбу на пристани. Человек,
стриженный бобриком, кивнул на старика.

— А ну, давай, дед, — сурово сказал милиционер, — давай
выясняй свою личность! Налаживай документы!

— Личность моя простая, — ответил старик, — только
рассказывать долго. Садись, слушай.

— Ты поскорей! — сказал милиционер. — Сидеть мне некогда,
надо тебя в отделение представить.

— В отделение, родимый, мы завсегда с тобой успеем, в
отделении разговор короткий, не с кем душу отвести. Мне седьмой десяток пошел,
помру я не нынче завтра на чужом дворе. Значит, должен ты меня вытерпеть.

— Ну, давай, — согласился милиционер. — Только не путай!

— Зачем путать! Жизнь моя чистая, ее не запутаешь. Все
мы, Федосьевы, были со стародавних времен ямщики да певуны. Дед мой Прохор был
великий певец, по всему тракту от Пскова до Новгорода голос свой пропел,
проплакал. Голос беречь надо, он не зря человеку даден, и дед мой берег, да не
уберег — сорвался. Может, знаешь иль нет, жил у нас в Псковской губернии
знаменитый земляк Александр Сергеевич, поэт Пушкин.

Милиционер усмехнулся:

— Еще бы не знать то!

— Из-за него дед голос свой и сорвал. Встретились они на
ярмарке, в Святогорском монастыре. Дед пел. Пушкин слушал. Потом пошли они в
питейное заведение и просидели до ночи. Об чем гуторили, никому не известно,
только дед вернулся веселый, как хмельной, хоть вина почти и не пил. Говорил
потом бабке: «От слов и от смеха его я захмелел, Настюшка, — такой красоты слова — лучше всякой моей
песни«. Была у деда одна песня, очень ее Пушкин уважал.

Старик молчал и вдруг запел звенящим томительным голосом:

Эх, по белым полям, по
широким.

Наши слезы снежком замело!

Девушки подошли к окну и,
обнявшись, слушали. Милиционер осторожно сел на скамью.

— Да, — вздохнул старик, — многие времена прошли, умер
дед столетним стариком и песню ту велел петь своим сыновьям и внукам. Однако не
про то я говорю. Раз зимой будят деда ночью, стучат в оконце, велят запрягать
по спешной казенной надобности. Вышел дед с крыльца, видит — полно жандармов,
ходят, звенят тесаками. Ну, думает, опять везти каторжан. Однако нет никаких
арестантов, а на санях черный гроб лежит, веревками увязан. Кого же это, думает,
и в могилу, страдальца, в оковах везут, кого ж это царь и после смерти боится?
Подошел к гробу, смахнул рукавицей снег с черной крышки и спрашивает жандарма:
«Кого повезем?» — «Пушкина, — говорит жандарм. — Убили его в
Петербуpre». Дед отступил на шаг, скинул шапку и поклонился гробу в пояс.
«Ты, что ж, знаком ему, что ли?» — спрашивает жандарм. «Песни я
ему пел». — «Ну, так теперь петь не будешь!» Ночь была тяжкая, крепкая, дыхание в
груди замерзало. Подвязал дед бубенцы, чтобы не гремели, сел на облучок,
поехал. Тихо кругом, только полозья свистят да слышно, тесаки стучат и стучат о
гроб глухим стуком. Накипело у деда на сердце, от слез заболели глаза, собрал
он весь свой голос и запел:

Эх, по белым полям, по
широким…

Жандарм его бьет ножнами в спину, а дед не слышит, поет.
Вернулся домой, лег, молчит: голос на морозе застудил. С той поры до самой
смерти говорил сипло, одним шепотом.

— От сердца, значит, пел, — пробормотал, сокрушаясь,
милиционер.

— Все, родимый, надо от сердца делать, — сказал старик. —
А ты ко мне пристаешь, кто я да что. Песни я пою. Такое мое занятие. Хожу
промеж людей и пою. Где какую новую песню услышу — запоминаю. К примеру, слово
ты сказал — это одно, а слово это самое ты пропел — выходит, сердешный мой,
другое, — оно долго в сердце дрожит. Песенную
силу беречь надо. Какой народ петь не любит — плевый тот народ, нету у него
правильного жизненного понятия. А об документе ты не тревожься, документ я
тебе покажу.

Старик вытащил трясущимися руками из-за пазухи серую
ладанку и достал оттуда бумажку.

— На, читай!

— Зачем мне читать! — обиделся милиционер. — Мне ее
читать нет теперь надобности. Я тебя и так вижу. Сиди, дедушка, отдыхай. А вы,
гражданин, — милиционер обернулся к человеку, стриженному бобриком, — лучше шли
бы ночевать в дом колхозника, там вам способнее. Идемте, я вас доведу.

Они вышли. Я взял бумажку у
старика и прочел:

«Дано это удостоверение Александру Федосьеву в том,
что он является собирателем народных песен и сказок и получает за это пенсию от
правительства Карельской республики. Всем местным властям предлагается
оказывать ему всяческую помощь».

— Эх, горе! — сказал старик. — Нету хуже, когда у человека душа сухая. Вянет от
таких жизнь, как трава от осенней росы.

Мы пили чай. Девушки,
обнявшись ушли к озеру, и в легком ночном сумраке белели их простые ситцевые
платья. Тусклая луна опускалась в воду, и
в саду среди берез печально крикнула ночная птица.

Светлоглазая девочка вышла на улицу и снова сидела у
калитки и баюкала тряпичную куклу. Я видел ее из окна. К ней подошел вихрастый
милиционер и сунул ей в руку сверток с сахаром и баранки.

— Давай отнеси дедушке, — сказал он и густо покраснел. —
Скажи, гостинец. Мне самому некогда, надо на пост становиться.

Он быстро ушел. Девочка
принесла сверток с колотым сахаром и баранки. Старик засмеялся.

— Жил бы я, — сказал он, вытирая слезящиеся глаза, — еще
долгое время. Жалко помирать, уходить от ласковости людской, и- и- и как жалко!
Как гляну на леса, на светлую воду, на ребят да на травы — пряно силы нет
помирать.

— А ты живи, желанный, — сказала старуха. — У тебя легкая
жизнь, простая, таким только и жить.

Днем я уехал из Вознесенья в
Вытегру. Маленький пароход «Свирь» шел по каналу, задевая бортами за
плакун траву, разросшуюся по берегам.

Городок уходил в солнечный тусклый туман, в тишину и даль
летнего дня, и низкорослые леса уже охватывали нас темным кругом. Северное лето стояло вокруг — неяркое,
застенчивое, как светлоглазые здешние дети.