За тридевять земель в тридесятом государстве из какой сказки

Морской царь и Василиса Премудрая. За тридевять земель, в
тридесятом государстве. Сказка!!

=======

     
За тридевять
земель, в тридесятом государстве жил-был царь с царицею. Детей у них не было.

      Поехал царь по чужим землям, по дальним
сторонам. Долгое время домой не бывал. На ту пору родила ему царица сына,
Ивана-царевича, а царь про то и не ведает.

      Стал он держать путь в своё государство,
стал подъезжать к своей земле, а день-то был жаркий-жаркий, солнце так и пекло!
И напала на него жажда великая. Что ни дать, только бы воды испить!

      Осмотрелся кругом и видит невдалеке
большое озеро. Подъехал к озеру, слез с коня, прилёг на брюхо и давай глотать
студёную воду.

      Пьёт, да утирается, и не чует беды. А тут
как раз царь морской хвать из воды царя того за бороду, держит, в воду тянет.
Отцепиться никак не может царь от окаянного.

      — Пусти! – Просит царь.

      — Не пущу, – ему говорит Царь
Морской, – не смей пить без моего ведома!

      Царь тут взмолился:

      — Какой хочешь возьми откуп, только
отпусти!

      Соглашается тогда Царь Морской:

      — Давай то, чего дома не знаешь.

      Царь подумал-подумал, чего он дома не
знает? Кажись, все знает, все ему ведомо, – и согласился.

      Попробовал, бороду никто не держит, встал
с земли, сел на коня и поехал восвояси.

      Вот приезжает домой, царица встречает его
с царевичем, такая радостная. А он как узнал про своё милое детище, так и
залился горькими слезами.

      Рассказал царице, как и что с ним было,
поплакали вместе, да ведь делать-то нечего, слезами дела не поправишь.

      Стали они жить по-старому. А царевич
растёт себе, да растёт, словно тесто на опаре, не по дням, а по часам, и вырос
большой.

      — Сколько ни держать при себе, –
думает царь, – а отдавать надобно. – Дело неминучее!

      Взял Ивана-царевича за руку, привёл прямо
к озеру и говорит ему:

      — Поищи здесь мой перстень. Я
ненароком вчера обронил.

      Оставил одного царевича, а сам повернул
домой. Стал царевич искать перстень, идёт по берегу, и попадается ему навстречу
старушка.

      — Куда идёшь, Иван-царевич?

      — Отвяжись, не докучай, старая
ведьма! И без тебя досадно. – Отвечает ей Царевич.

      — Ну так и ладно, оставайся с богом!
– Обиделась старушка.

      И пошла она в сторону. А Иван-царевич
пораздумался:

      — За что обругал я старуху? Дай
ворочу её. Старые люди хитры и догадливы! Авось что и доброе скажет.

      И стал ворочать старушку:

      — Воротись, бабушка, да прости моё
слово глупое! Ведь я с досады вымолвил. – Заставил меня отец перстня искать,
хожу-высматриваю, а перстня нет как нет!

      — Не за перстнем ты здесь. Отдал
тебя отец морскому царю. – Выйдет морской царь и возьмёт тебя с собою в
подводное царство.

      Горько заплакал царевич.

      — Не тужи, Иван-царевич! Будет и на
твоей улице праздник. Только слушайся меня, старухи. Спрячься вон за тот куст
смородины и притаись тихохонько.
           Прилетят сюда
двенадцать голубиц, всё красных девиц, а вслед за ними и тринадцатая. Станут в
озере купаться. А ты тем временем унеси у последней сорочку и до тех пор не
отдавай, пока не подарит она тебе своего колечка.
           Если не сумеешь
этого сделать, ты погиб навеки:

      У морского царя кругом всего дворца стоит
частокол высокий, на целые на десять вёрст, и на каждой спице по голове
воткнуто. Только одна порожняя, не угоди на неё попасть!

      Иван-царевич поблагодарил старушку,
спрятался за смородиновый куст и ждёт поры-времени.

      Вдруг прилетают двенадцать голубиц.
Ударились о сыру землю и обернулись красными девицами, все до единой красоты
несказанныя. Ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать!

      Поскидавали платья и пустились в озеро.
Играют, плещутся, смеются, песни поют.

      Вслед за ними прилетела и тринадцатая
голубица. Ударилась о сыру землю, обернулась красной девицей, сбросила с белого
тела сорочку и пошла купаться. И была она всех пригожее, всех красивее!

      Долго Иван-царевич не мог отвести очей
своих, долго на неё заглядывался, да припомнил, что говорила ему старуха,
подкрался тихонько и унёс сорочку.

      Вышла из воды красная девица, хватилась,
нет сорочки, унёс кто-то. Бросились все искать, искали-искали, не видать нигде.

      — Не ищите, милые сестрицы!
Полетайте домой. Я сама виновата, недосмотрела, сама и отвечать буду.

      Сестрицы, красные девицы ударились о сыру
землю, сделались голубками, взмахнули крыльями и полетели прочь.

      Осталась одна девица, осмотрелась кругом
и промолвила:

      — Кто бы ни был таков, у кого моя
сорочка, выходи сюда. Коли старый человек, будешь мне родной батюшка, коли
средних лет, будешь братец любимый, коли ровня мне, будешь милый друг!

      Только сказала последнее слово, показался
Иван-царевич. Подала она ему золотое колечко и говорит:

      — Ах, Иван-царевич! Что давно не
приходил? Морской царь на тебя гневается. Вот дорога, что ведёт в подводное
царство. Ступай по ней смело. Там и меня найдёшь. Ведь я дочь морского царя,
Василиса Премудрая.

      Обернулась Василиса Премудрая голубкою и
улетела от царевича. А Иван-царевич отправился в подводное царство. Видит. И
там свет такой же, как у нас. И там поля, и луга, и рощи зелёные, и солнышко
греет.

      Приходит он к морскому царю. Закричал на
него морской царь:

      — Что так долго не бывал? За вину
твою вот тебе служба. Есть у меня пустошь на тридцать вёрст и в длину и в
поперёк, одни рвы, буераки, да каменье острое! Чтоб к завтрему было там как
ладонь гладко, и была бы рожь посеяна, и выросла б к раннему утру так высока,
чтобы в ней галка могла схорониться. Если того не сделаешь, голова твоя с плеч
долой!

      Идёт Иван-царевич от морского царя, сам
слезами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса
Премудрая и спрашивает:

      — Здравствуй, Иван-царевич! Что
слезами обливаешься?

      — Как же мне не плакать? – Отвечает
царевич. – Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и
каменьё острое и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка
спрятаться.

      — Это не беда, беда впереди будет.
Ложись с богом спать. Утро вечера мудренее, все будет готово!

      Лёг спать Иван-царевич, а Василиса
Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом:

      — Гей вы, слуги мои верные!
Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменьё острое, засевайте рожью колосистою,
чтоб к утру поспело.

      Проснулся на заре Иван-царевич, глянул,
все готово. Нет ни рвов, ни буераков, стоит поле как ладонь гладкое, и
красуется на нем рожь, столь высока, что галка схоронится.

      Пошёл к морскому царю с докладом.

      — Спасибо тебе, – говорит морской
царь, – что сумел службу сослужить. Вот тебе другая работа. Есть у меня триста
скирдов, в каждом скирду по триста копен, все пшеница белоярая. Обмолоти мне к
завтрему всю пшеницу чисто-начисто, до единого зёрнышка, а скирдов не ломай и
снопов не разбивай. Если не сделаешь, голова твоя с плеч долой!

      — Слушаю, ваше величество! – Сказал
Иван-царевич. Опять идёт по двору, да слезами обливается.

      — О чём горько плачешь? – Спрашивает
его Василиса Премудрая.

      — Как же мне не плакать? Приказал
мне царь морской за одну ночь все скирды обмолотить, зерна не обронить, а
скирдов не ломать и снопов не разбивать.

      — Это не беда, беда впереди будет!
Ложись спать с богом. Утро вечера мудренее.

      Царевич лёг спать, а Василиса Премудрая
вышла на крылечко и закричала громким голосом:

      — Гей, вы, муравьи ползучие! Сколько
вас на белом свете ни есть, все ползите сюда и повыберите зерно из батюшкиных
скирдов чисто-начисто.

      Поутру зовёт морской царь Ивана-царевича:

      — Сослужил ли службу?

      — Сослужил, ваше величество! –
Отвечает бодро Иван-Царевич.

      — Пойдём, посмотрим, – дивится Царь
Морской.

      Пришли на гумно, все скирды стоят
нетронуты, пришли в житницы, все закрома полнёхоньки зерном.

      — Спасибо тебе, брат! – Сказал
морской царь. – Сделай мне ещё церковь из чистого воску, чтоб к рассвету была
готова. – Это будет твоя последняя служба.

      Опять идёт Иван-царевич по двору и
слезами умывается.

      — О чем горько плачешь? – Спрашивает
его из высокого терема Василиса Премудрая.

      — Как мне не
плакать, доброму молодцу? Приказал морской царь за одну ночь сделать церковь из
чистого воску.

      — Ну, это ещё не беда, беда впереди
будет. Ложись-ка спать. Утро вечера мудренее.

      Царевич улёгся спать, а Василиса
Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

      — Гей вы, пчелы работящие! Сколько
вас на белом свете ни есть, все летите сюда и слепите из чистого воску церковь
божию, чтоб к утру была готова.

      Поутру встал Иван-царевич, глянул, стоит
церковь из чистого воску, и пошёл к морскому царю с докладом.

      — Спасибо тебе, Иван-царевич! Каких
слуг у меня не было, никто не сумел так угодить, как ты. Будь же за то моим
наследником, всего царства оберегателем. Выбирай себе любую из тринадцати
дочерей моих в жены.

      Иван-царевич
выбрал Василису Премудрую. Тотчас их обвенчали и на радостях пировали целых три
дня.

      Ни много, ни мало прошло времени,
стосковался Иван-царевич по своим родителям, захотелось ему на святую Русь.
Увидела его грусть-тоску Василиса и спрашивает:

      — Что так грустен, Иван-царевич?

      — Ах, Василиса Премудрая,
сгрустнулось по отцу, по матери, захотелось на святую Русь. – Иван-царевич ей
отвечает.

      — Вот это беда пришла! Если уйдём
мы, будет за нами погоня великая. Царь морской разгневается и предаст нас
смерти. Надо ухитряться!

      Плюнула Василиса Премудрая в трёх углах,
заперла двери в своём тереме и побежала с Иваном-царевичем на святую Русь.

      На другой день ровнёхонько приходят
посланные от морского царя, молодых подымать, во дворец к царю звать.

      Стучатся в двери:

      — Проснитеся, пробудитеся! Вас
батюшка зовёт.

      — Ещё рано, мы не выспались.
Приходите после! – Отвечает одна слюнка.

      Вот посланные ушли, обождали час-другой и
опять стучатся:

      — Не пора-время спать, пора-время
вставать!

      — Погодите немного. Встанем,
оденемся! – Отвечает вторая слюнка.

      В третий раз приходят посланные:

      — Царь-де морской гневается, зачем
так долго они прохлаждаются.

      — Сейчас будем! – Отвечает третья
слюнка.

      Подождали-подождали посланные и давай
опять стучаться. А оттуда нет отклика, нет отзыва! Выломали двери, а в тереме
пусто.

      Доложили царю, что молодые убежали.
Озлобился он и послал за ними погоню великую.

      А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем
уже далеко-далеко! Скачут на борзых конях без остановки, без роздыху.

      — Ну-ка, Иван-царевич, припади к
сырой земле, да послушай, нет ли погони от морского царя?

      Иван-царевич соскочил с коня, припал ухом
к сырой земле и говорит:

      — Слышу я людскую молвь и конский
топ!

      — Это за нами гонят! – Сказала
Василиса Премудрая и тотчас обратила коней зелёным лугом, Ивана-царевича старым
пастухом, а сама сделалась смирною овечкою.

      Наезжает погоня:

      — Эй, старичок! Не видал ли ты, не
проскакал ли здесь добрый молодец с красной девицей?

      — Нет, люди добрые, не видал, –
отвечает Иван-царевич, – сорок лет как пасу на этом месте, ни одна птица мимо
не пролётывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!

      Воротилась погоня назад:

      — Ваше царское величество! Никого в
пути не наехали, видели только. – Пастух овечку пасёт.

      — Что ж не хватали? Ведь это они
были! – Закричал морской царь и послал новую погоню.

      А Иван-царевич с Василисою Премудрою
давным-давно скачут на борзых конях.

      — Ну, Иван-царевич, припади к сырой
земле, да послушай, нет ли погони от морского царя?

      Иван-царевич слез с коня, припал ухом к
сырой земле и говорит:

      — Слышу я людскую молвь и конский
топ.

      — Это за нами гонят! – Сказала
Василиса Премудрая. Сама сделалась церквою, Ивана-царевича обратила стареньким
попом, лошадей деревьями.

      Наезжает погоня:

      — Эй, батюшка! Не видал ли ты, не
проходил ли здесь пастух с овечкою?

      — Нет, люди добрые, не видал. Сорок
лет тружусь в этой церкве, ни одна птица мимо не пролётывала, ни один зверь
мимо не прорыскивал!

      Повернула погоня назад:

      — Ваше царское величество! Нигде не
нашли пастуха с овечкою. Только в пути и видели, что церковь, да попа-старика.

      — Что же вы церковь не разломали,
попа не захватили? Ведь это они самые были! – Закричал морской царь и сам
поскакал вдогонь за Иваном-царевичем и Василисою Премудрою.

      А они далеко уехали. Опять говорит
Василиса Премудрая:

      — Иван-царевич! Припади к сырой
земле, не слыхать ли погони?

      Слез царевич с коня, припал ухом к сырой
земле и говорит:

      — Слышу я людскую молвь и конский
топ пуще прежнего.

      — Это сам царь скачет. – Говорит
Василиса.

      Оборотила Василиса Премудрая коней
озером, Ивана-царевича селезнем, а сама сделалась уткою.

      Прискакал царь морской к озеру, тотчас
догадался, кто таковы утка и селезень. Ударился о сыру землю и обернулся орлом.
Хочет орёл убить их до смерти, да не тут-то было. – Что ни разлетится сверху,
хочет ударить селезня, а селезень в воду нырнёт. Вот-вот ударит утку, а утка в
воду нырнёт! Бился-бился, так ничего и не смог сделать.

      Поскакал царь морской в своё подводное
царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем выждали доброе время и поехали
на святую Русь.

      Долго ли, коротко ли, приехали они в
тридесятое царство.

      — Подожди меня в этом лесочке, –
говорит царевич Василисе Премудрой, – я пойду, доложусь наперёд отцу, матери.

      — Ты меня забудешь, Иван-царевич! –
Говорит Василиса.

      — Нет, не забуду. – Клянётся Иван
ей.

      — Нет, Иван-царевич, не говори,
позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, как станут два голубка в окна биться! –
Просит Василиса.

      Пришёл Иван-царевич во дворец. Увидали
его родители, бросились ему на шею и стали целовать-миловать его. На радостях
позабыл Иван-царевич про Василису Премудрую.

      Живёт день и другой с отцом, с матерью, а
на третий задумал свататься на какой-то королевне.

      Василиса Премудрая пошла в город и
нанялась к просвирне в работницы. Стали просвиры готовить. Она взяла два
кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь.

      — Разгадай, хозяюшка, что будет из
этих голубков? – Говорит Василиса.

      — А что будет? Съедим их, вот и все!
– Отвечает просвирня-хозяйка.

      — Нет, не угадала! – Говорит
Василиса.

      Открыла Василиса Премудрая печь, отворила
окно, и в ту ж минуту голуби встрепенулися, полетели прямо во дворец и начали
биться в окна. Сколько прислуга царская ни старалась, ничем не могла отогнать
их прочь.

      Тут только Иван-царевич вспомнил про
Василису Премудрую, послал гонцов во все концы расспрашивать, да разыскивать и
нашёл её у просвирни. Взял за руки белые, целовал в уста сахарные, привёл к
отцу, к матери, и стали все вместе жить, да поживать, да добра наживать.

+++++++++++++++++++++++++++++

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына. Младшего звали Иван-царевич.

Позвал однажды царь сыновей и говорит им:

— Дети мои милые, вы теперь все на возрасте, пора вам и о невестах подумать!

— За кого же нам, батюшка, посвататься?

— А вы возьмите по стреле, натяните свои тугие луки и пустите стрелы в разные стороны. Где стрела упадет — там и сватайтесь.

Вышли братья на широкий отцовский двор, натянули свои тугие луки и выстрелили.

Пустил стрелу старший брат. Упала стрела на боярский двор, и подняла ее боярская дочь.

Пустил стрелу средний брат — полетела стрела к богатому купцу во двор. Подняла ее купеческая дочь.

Пустил стрелу Иван-царевич — полетела его стрела прямо в топкое болото, и подняла ее лягушка-квакушка…

Старшие братья как пошли искать свои стрелы, сразу их нашли: один — в боярском тереме, другой — на купеческом дворе. А Иван-царевич долго не мог найти свою стрелу. Два дня ходил он по лесам и по горам, а на третий день зашел в топкое болото. Смотрит — сидит там лягушка-квакушка, его стрелу держит.

Иван-царевич хотел было бежать и отступиться от своей находки, а лягушка и говорит:

— Ква-ква, Иван-царевич! Поди ко мне, бери свою стрелу, а меня возьми замуж.

Опечалился Иван-царевич и отвечает:

— Как же я тебя замуж возьму? Меня люди засмеют!

— Возьми, Иван-царевич, жалеть не будешь!

Подумал-подумал Иван-царевич, взял лягушку-квакушку, завернул ее в платочек и принес в свое царство-государство.

Пришли старшие братья к отцу, рассказывают, куда чья стрела попала.

Рассказал и Иван-царевич. Стали братья над ним смеяться, а отец говорит:

— Бери квакушку, ничего не поделаешь!

Вот сыграли три свадьбы, поженились царевичи: старший царевич — на боярышне, средний — на купеческой дочери, а Иван-царевич — на лягушке-квакушке.

На другой день после свадьбы призвал царь своих сыновей и говорит:

— Ну, сынки мои дорогие, теперь вы все трое женаты. Хочется мне узнать, умеют ли ваши жены хлебы печь. Пусть они к утру испекут мне по караваю хлеба.

Поклонились царевичи отцу и пошли. Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

— Ква-ква, Иван-царевич, — говорит лягушка-квакушка, — что ты так опечалился? Или услышал от своего отца слово неласковое?

— Как мне не печалиться! — отвечает Иван-царевич. — Приказал мой батюшка, чтобы ты сама испекла к утру каравай хлеба…

— Не тужи, Иван-царевич! Ложись-ка лучше спать-почивать: утро вечера мудренее!

Уложила квакушка царевича спать, а сама сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась красной девицей Василисой Премудрой — такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать!

Взяла она частые решета, мелкие сита, просеяла муку пшеничную, замесила тесто белое, испекла каравай — рыхлый да мягкий, изукрасила каравай разными узорами мудреными: по бокам — города с дворцами, садами да башнями, сверху — птицы летучие, снизу — звери рыскучие…

Утром будит квакушка Ивана-царевича:

— Пора, Иван-царевич, вставай, каравай неси!

Положила каравай на золотое блюдо, проводила Ивана-царевича к отцу.

Пришли и старшие братья, принесли свои караваи, только у них и посмотреть не на что: у боярской дочки хлеб подгорел, у купеческой — сырой да кособокий получился.

Царь сначала принял каравай у старшего царевича, взглянул на него и приказал отнести псам дворовым.

Принял у среднего, взглянул и сказал:

— Такой каравай только от большой нужды есть будешь!

Дошла очередь и до Ивана-царевича. Принял царь от него каравай и сказал:

— Вот этот хлеб только в большие праздники есть!

И тут же дал сыновьям новый приказ:

— Хочется мне знать, как умеют ваши жены рукодельничать. Возьмите шелку, золота и серебра, и пусть они своими руками за ночь выткут мне по ковру!

Вернулись старшие царевичи к своим женам, передали им царский приказ. Стали жены кликать мамушек, нянюшек и красных девушек — чтобы пособили им ткать ковры. Тотчас мамушки, нянюшки да красные девушки собрались и принялись ковры ткать да вышивать — кто серебром, кто золотом, кто шелком.

А Иван-царевич воротился домой невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

— Ква-ква, Иван-царевич, — говорит лягушка-квакушка, — почему так печалишься? Или услышал от отца своего слово недоброе?

— Как мне не кручиниться! — отвечает Иван-царевич. — Батюшка приказал за одну ночь соткать ему ковер узорчатый!

— Не тужи, Иван-царевич! Ложись-ка лучше спать-почивать: утро вечера мудренее!

Уложила его квакушка спать, а сама сбросила с себя лягушечью кожу, обернулась красной девицей Василисой Премудрой и стала ковер ткать. Где кольнет иглой раз — цветок зацветет, где кольнет другой раз — хитрые узоры идут, где кольнет третий — птицы летят…

Солнышко еще не взошло, а ковер уж готов.

Вот пришли все три брата к царю, принесли каждый свой ковер. Царь прежде взял ковер у старшего царевича, посмотрел и молвил:

— Этим ковром только от дождя лошадей покрывать!

Принял от среднего, посмотрел и сказал:

— Только у ворот его стелить!

Принял от Ивана-царевича, взглянул и сказал:

— А вот этот ковер в моей горнице по большим праздникам расстилать!

И тут же отдал царь новый приказ, чтобы все три царевича явились к нему на пир со своими женами: хочет царь посмотреть, которая из них лучше пляшет.

Отправились царевичи к своим женам.

Идет Иван-царевич, печалится, сам думает: «Как поведу я мою квакушку на царский пир?..»

Пришел он домой невеселый. Спрашивает его квакушка:

— Что опять, Иван-царевич, невесел, ниже плеч буйну голову повесил? О чем запечалился?

— Как мне не печалиться! — говорит Иван-царевич. — Батюшка приказал, чтобы я тебя завтра к нему на пир привез…

— Не горюй, Иван-царевич! Ложись-ка да спи: утро вечера мудренее!

На другой день, как пришло время ехать на пир, квакушка и говорит царевичу:

— Ну, Иван-царевич, отправляйся один на царский пир, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром — не пугайся, скажи: «Это, видно, моя лягушонка в коробчонке едет!»

Пошел Иван-царевич к царю на пир один.

А старшие братья явились во дворец со своими женами, разодетыми, разубранными. Стоят да над Иваном-царевичем посмеиваются:

— Что же ты, брат, без жены пришел? Хоть бы в платочке ее принес, дал бы нам всем послушать, как она квакает!

Вдруг поднялся стук да гром — весь дворец затрясся-зашатался. Все гости переполошились, повскакали со своих мест. А Иван-царевич говорит:

— Не бойтесь, гости дорогие! Это, видно, моя лягушонка в своей коробчонке едет!

Подбежали все к окнам и видят: бегут скороходы, скачут гонцы, а вслед за ними едет золоченая карета, тройкой гнедых коней запряжена.

Подъехала карета к крыльцу, и вышла из нее Василиса Премудрая — сама как солнце ясное светится.

Все на нее дивятся, любуются, от удивления слова вымолвить не могут.

Взяла Василиса Премудрая Ивана-царевича за руки и повела за столы дубовые, за скатерти узорчатые…

Стали гости есть, пить, веселиться.

Василиса Премудрая из кубка пьет — не допивает, остатки себе за левый рукав выливает. Лебедя жареного ест — косточки за правый рукав бросает.

Жены старших царевичей увидели это — и туда же: чего не допьют — в рукав льют, чего не доедят — в другой кладут. А к чему, зачем — того и сами не знают.

Как встали гости из-за стола, заиграла музыка, начались пляски. Пошла Василиса Премудрая плясать с Иваном-царевичем. Махнула левым рукавом — стало озеро, махнула правым — поплыли по озеру белые лебеди. Царь и все гости диву дались. А как перестала она плясать, все исчезло: и озеро и лебеди.

Пошли плясать жены старших царевичей.

Как махнули своими левыми рукавами — всех гостей забрызгали; как махнули правыми — костями-огрызками осыпали, самому царю костью чуть глаз не выбили. Рассердился царь и приказал их выгнать вон из горницы.

Когда пир был на исходе, Иван-царевич улучил минутку и побежал домой. Разыскал лягушечью кожу и спалил ее на огне.

Приехала Василиса Премудрая домой, хватилась — нет лягушечьей кожи! Бросилась она искать ее. Искала, искала — не нашла и говорит Ивану-царевичу:

— Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще три дня подождал, я бы вечно твоею была. А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве, у Кощея Бессмертного. Как три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь — только тогда и разыщешь меня…

Сказала, обернулась белой лебедью и улетела в окно.

Загоревал Иван-царевич. Снарядился, взял лук да стрелы, надел железные сапоги, положил в заплечный мешок три железных хлеба и пошел искать жену свою, Василису Премудрую.

Долго ли шел, коротко ли, близко ли, далеко ли — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — две пары железных сапог износил, два железных хлеба изгрыз, за третий принялся. И повстречался ему тогда старый старик.

— Здравствуй, дедушка! — говорит Иван-царевич.

— Здравствуй, добрый молодец! Чего ищешь, куда путь держишь?

Рассказал Иван-царевич старику свое горе.

— Эх, Иван-царевич, — говорит старик, — зачем же ты лягушечью кожу спалил? Не ты ее надел, не тебе ее и снимать было!

Василиса Премудрая хитрей-мудрей отца своего, Кощея Бессмертного, уродилась, он за то разгневался на нее и приказал ей три года квакушею быть. Ну, да делать нечего, словами беды не поправишь. Вот тебе клубочек: куда он покатится, туда и ты иди.

Иван-царевич поблагодарил старика и пошел за клубочком.

Катится клубочек по высоким горам, катится по темным лесам, катится по зеленым лугам, катится по топким болотам, катится по глухим местам, а Иван-царевич все идет да идет за ним — не остановится на отдых ни на часок.

Шел-шел, третью пару железных сапог истер, третий железный хлеб изгрыз и пришел в дремучий бор. Попадается ему навстречу медведь.

«Дай убью медведя! — думает Иван-царевич. — Ведь у меня никакой еды больше нет».

Прицелился он, а медведь вдруг и говорит ему человеческим голосом:

— Не убивай меня, Иван-царевич! Когда-нибудь я пригожусь тебе.

Не тронул Иван-царевич медведя, пожалел, пошел дальше.

Идет он чистым полем, глядь — а над ним летит большой селезень.

Иван-царевич натянул лук, хотел было пустить в селезня острую стрелу, а селезень и говорит ему по-человечески:

— Не убивай меня, Иван-царевич! Будет время — я тебе пригожусь.

Пожалел Иван-царевич селезня — не тронул его, пошел дальше голодный.

Вдруг бежит навстречу ему косой заяц.

«Убью этого зайца! — думает царевич. — Очень уж есть хочется…»

Натянул свой тугой лук, стал целиться, а заяц говорит ему человеческим голосом:

— Не губи меня, Иван-царевич! Будет время — я тебе пригожусь.

И его пожалел царевич, пошел дальше.

Вышел он к синему морю и видит: на берегу, на желтом песке, лежит щука-рыба. Говорит Иван-царевич:

— Ну, сейчас эту щуку съем! Мочи моей больше нет — так есть хочется!

— Ах, Иван-царевич, — молвила щука, — сжалься надо мной, не ешь меня, брось лучше в синее море!

Сжалился Иван-царевич над щукой, бросил ее в море, а сам пошел берегом за своим клубочком.

Долго ли, коротко ли — прикатился клубочек в лес, к избушке. Стоит та избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается.

Говорит Иван-царевич:

— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!

Избушка по его слову повернулась к лесу задом, а к нему передом. Вошел Иван-царевич в избушку и видит: лежит на печи баба-яга — костяная нога. Увидела она царевича и говорит:

— Зачем ко мне пожаловал, добрый молодец? Волей или неволей?

— Ах, баба-яга — костяная нога, ты бы меня накормила прежде, напоила да в бане выпарила, тогда бы и выспрашивала!

— И то правда! — отвечает баба-яга.

Накормила она Ивана-царевича, напоила, в бане выпарила, а царевич рассказал ей, что он ищет жену свою, Василису Премудрую.

— Знаю, знаю! — говорит баба-яга. — Она теперь у злодея Кощея Бессмертного. Трудно будет ее достать, нелегко с Кощеем сладить: его ни стрелой, ни пулей не убьешь. Потому он никого и не боится.

— Да есть ли где его смерть?

— Его смерть — на конце иглы, та игла — в яйце, то яйцо — в утке, та утка — в зайце, тот заяц — в кованом ларце, а тот ларец — на вершине старого дуба. А дуб тот в дремучем лесу растет.

Рассказала баба-яга Ивану-царевичу, как к тому дубу пробраться. Поблагодарил ее царевич и пошел.

Долго он по дремучим лесам пробирался, в топях болотных вяз и пришел наконец к Кощееву дубу. Стоит тот дуб, вершиной в облака упирается, корни на сто верст в земле раскинул, ветками красное солнце закрыл. А на самой его вершине — кованый ларец.

Смотрит Иван-царевич на дуб и не знает, что ему делать, как ларец достать.

«Эх, — думает, — где-то медведь? Он бы мне помог!»

Только подумал, а медведь тут как тут: прибежал и выворотил дуб с корнями. Ларец упал с вершины и разбился на мелкие кусочки.

Выскочил из ларца заяц и пустился наутек.

«Где-то мой заяц? — думает царевич. — Он этого зайца непременно догнал бы…»

Не успел подумать, а заяц тут как тут: догнал другого зайца, ухватил и разорвал пополам. Вылетела из того зайца утка и поднялась высоко-высоко в небо.

«Где-то мой селезень?» — думает царевич.

А уж селезень за уткой летит — прямо в голову клюет. Выронила утка яйцо, и упало то яйцо в синее море…

Загоревал Иван-царевич, стоит на берегу и говорит:

— Где-то моя щука? Она достала бы мне яйцо со дна морского!

Вдруг подплывает к берегу щука-рыба и держит в зубах яйцо.

— Получай, Иван-царевич!

Обрадовался царевич, разбил яйцо, достал иглу и отломил у нее кончик. И только отломил — умер Кощей Бессмертный, прахом рассыпался.

Пошел Иван-царевич в Кощеевы палаты. Вышла тут к нему Василиса Премудрая и говорит:

— Ну, Иван-царевич, сумел ты меня найти, теперь я весь век твоя буду!

Выбрал Иван-царевич лучшего скакуна из Кощеевой конюшни, сел на него с Василисой Премудрой и воротился в свое царство-государство.

И стали они жить дружно, в любви и согласии.

Сказка о царевиче, жар-птице и сером волке

Подробности

Категория: Русская сказка

Страница 1 из 2

Сказка о царевиче, жар-птице и сером волке (сказка)

---

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Демьян. У него было три сына: Петр-царевич, Василий-царевич и Иван-царевич. И был у царя сад такой богатый, что лучше того сада не найти ни в одном царстве. В том саду росли разные дорогие деревья, и была там одна яблоня, что приносила золотые яблоки. Царь эти яблоки очень берег и каждое утро счет им вел. Вот стал замечать царь, что кто-то по ночам стал зорить его сад. Вечером на любимой его яблоньке что ни лучшее яблочко висит, наливается, а утром его как не бывало. И никакие караульщики не могли укараулить вора. Каждое утро все снова и снова царь не досчитывался яблок на любимой своей яблоньке. С горя перестал он пить, есть и спать, а потом призвал к себе своих сыновей и сказал им: — Вот что, сынки мои милые! Кто из вас сумеет укараулить и изловить в моем саду вора, тому еще при жизни моей отдам я половину царства, а по смерти и все откажу.
Сыновья пообещались, и первым пошел караулить Петр-царевич. Сколько ни ходил он с вечера, никого не видал, а потом сел на мягкую траву под яблонькой с золотыми яблоками, да и заснул. А на яблоне яблоки опять пропали.
Поутру царь его спрашивает:
— Что, сын мой любезный, не обрадуешь ли меня чем? Не видел ли ты вора?
— Нет, государь-батюшка! Всю ночь не спал, а никого не видал. И смекнуть не могу, как это яблоки пропали.
Видит царь — вор неуловимый. Еще больше он опечалился. Но понадеялся на своего второго сына.
На другую ночь пошел караулить Василий-царевич. Он сел под яблоней и стал смотреть, нет ли кого в кустах. А как наступила глухая ночь, заснул так крепко, что ничего не видал и не слыхал. А яблок опять без счету пропало.
Поутру царь его спрашивает:
— Ну, сын мой любезный, чем ты меня обрадуешь? Видел ты вора или нет?
— Нет, государь-батюшка! Сторожил я со всем усердием, глаз не смыкал, но никого не видел и знать не знаю, как пропали золотые яблоки.
Еще больше опечалился царь. На третью ночь пошел в сад караулить Иван-царевич. Стал он ходить около яблони, даже присесть боится, кабы не заснуть. Караулит час, караулит другой и третий. Спать захочется — глаза росой промоет. Прошла половина ночи, и вдруг что-то засветилось вдалеке. Свет летел прямо на него, и стало в саду светло, как днем. Это прилетела Жар-птица, села на яблоню и начала щипать золотые яблочки. Иван-царевич притаился, подкрался, изловчился и ухватил ее за хвост. А Жар-птица стала так рваться, что, как ни крепко держал ее Иван-царевич, все же вырвалась и улетела, оставив у него в руке лишь одно перо из хвоста.
Поутру, лишь только царь проснулся, Иван-царевич пошел к нему, рассказал, какой вор к ним повадился, и показал перо Жар-птицы. Царь обрадовался, что меньшему сыну удалось хоть перо достать, и спрятал его в своих покоях. С тех пор Жар-птица в сад не летала, и царь начал и есть, и пить, и спать. Но он любовался на перышко, думал да думал о Жар-птице и надумал послать сыновей за нею. Позвал он их к себе и сказал:
— Вот что, сынки мои милые! Взнуздали бы вы добрых коней, поездили бы по белу свету, отыскали бы Жар-птицу да привезли бы ее ко мне, а то она опять затеет к нам летать да яблоки красть.
Старшие сыновья отцу поклонились, в путь-дорогу собрались, оседлали своих добрых коней, надели доспехи богатырские и выехали в чистое поле искать Жар-птицу, а Ивана-царевича царь по младости его от себя не отпустил. Стал слезно упрашивать его Иван-царевич и умолил наконец. Садится он на богатырского коня и едет, долго ли, коротко ли, — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Наконец доехал он до росстани, а от росстани три дороги идут, и стоит там каменный столб, а на том столбе написано:
«Кто поедет от столба сего прямо, будет голоден и холоден; кто поедет в правую сторону, будет здрав и жив, а конь мертв; а кто поедет в левую сторону, сам убит будет, а конь жив».
Иван-царевич прочитал эту надпись, долго думал, по которой дороге решиться ехать, наконец поехал в правую сторону, чтобы самому живым остаться. Ехал он день, ехал другой и третий и приехал к дремучему лесу. На дворе стало темно — вдруг выскочил из-за кустов большой серый волк и бросился на коня Ивана-царевича. Не успел царевич и за меч схватиться, как волк разорвал коня надвое и снова исчез в кустах.
Запечалился Иван-царевич — как ему быть без доброго коня — и пошел пешком. Шел день, и другой, и третий, стал его голод одолевать. Устал он до смерти и присел на пенышек отдохнуть. Вдруг откуда ни возьмись, выскакивает серый волк и говорит ему:
— Что ты пригорюнился, Иван-царевич? Что ты голову повесил?
— Как же мне не горевать, серый волк? Куда ж я доеду без доброго коня?
— Сам ты выбрал эту дорогу. Но мне тебя жаль. Расскажи, куда ты едешь, куда путь держишь?
— Послал меня царь-батюшка добыть ему Жар-птицу, что крала у нас золотые яблоки.
— Да тебе на твоем добром коне во веки веков не доскакать бы до Жар-птицы. Я один знаю, где она живет. Садись-ка лучше на меня да держись крепче. Загрыз я твоего доброго коня, теперь послужу тебе верой и правдой.
Сел Иван-царевич на серого волка. Как помчится волк что есть духу. Долы и горы промеж ног пускает, хвостом след заметает. Долго ли, коротко ли, приезжают они к каменной стене. Волк остановился и говорит: — Ну, Иван-царевич! Перелезь через эту стену. Тут за стеной сад, а в том саду Жар-птица в золотой клетке. Часовые все спят, ты Жар-птицу возьми, а золотую клетку смотри не трогай, а то беда будет.
Выслушал Иван-царевич серого волка, перелез через каменную стену, спустился в сад и увидел Жар-птицу в золотой клетке. Вынул птицу из клетки и пошел было назад, да потом и раздумался: «Зачем я взял Жар-птицу без клетки, что я ее за пазухой повезу? Да и клеточка-то дорогая, вся алмазами усыпана». Забыл он, что говорил ему серый волк, воротился и лишь схватился за золотую клетку — как вдруг пошел стук и звон по всему саду. От клетки той проведены были потайные струны со всякими бубенчиками и погремушками.
Сторожа пробудились, прибежали в сад, схватили Ивана-царевича, скрутили ему руки и привели к своему царю Афрону. Царь Афрон сильно разгневался на Ивана-царевича и закричал на него:
— Кто ты таков? Из которой земли? Какого отца сын и как тебя по имени зовут?
Иван-царевич ему отвечает:
— Я сын царя Демьяна, а зовут меня Иван-царевич. Твоя Жар-птица повадилась к нам в сад летать, наш сад разорять. Всякую ночь срывала она у царя Демьяна, отца моего, с любимой его яблони золотые яблочки. Вот и послал меня мой родитель сыскать Жар-птицу и к нему привезти.
— А ты, Иван-царевич,- говорит ему царь Афрон,- пришел бы ко мне да попросил бы Жар-птицу честию, а я бы тебе ее честию и отдал или выменял бы. А теперь разошлю я гонцов во все земли, во все царства и пущу о тебе нехорошую славу, что царевич вором оказался. Ну да ладно! Слушай, Иван-царевич! Если сослужишь мне службу, то я тебя в твоей вине прощу и Жар-птицу тебе вольной волею отдам. Съезди ты за тридевять земель, в тридесятое царство и достань мне от царя Кусмана золотогривого коня.
Закручинился Иван-царевич и пошел от царя Афрона к серому волку. Рассказал обо всем, что ему царь Афрон говорил.
— Что же ты, Иван-царевич,-сказал ему серый волк, — моего наказу не послушал? Я же тебе говорил — не бери клетку, беда будет.
— Виноват я перед тобою, прости уж меня, — сказал волку Иван-царевич.
— Ну ладно, садись на меня, на серого волка, да крепче держись, я тебя живо свезу, куда тебе надобно.
Иван-царевич сел волку на спину, и помчался серый волк, как ветер. Долы и горы промеж ног пускает, хвостом след заметает. Долго ли, коротко ли бежал он и ночью прибежал в царство царя Кусмана. Остановился волк перед белокаменными царскими конюшнями и говорит Ивану-царевичу:
— Полезай, Иван-царевич, через стену, бери золотогривого коня и беги. Только смотри, — висит там золотая узда, не трогай ее, опять в беду попадешь.
Иван-царевич перелез через каменную стену и прокрался в белокаменные конюшни. Все сторожа спали, взял царевич коня за гриву и пошел было с ним назад, да увидел на стене золотую узду. «Без уздечки неладно коня вести, надо и уздечку взять»,- подумал Иван-царевич. Только что он дотронулся до уздечки — как вдруг гром и звон пошел по всем конюшням. Караульные конюхи проснулись, прибежали, схватили Ивана-царевича и повели к царю Кусману. Царь Кусман начал его спрашивать:
— Кто ты таков? Из которой земли и какого отца сын? Как тебя по имени зовут? И как ты осмелился моего коня воровать?
Отвечал ему Иван-царевич:
— Я сын царя Демьяна, а зовут меня Иван-царевич.
— Ах, Иван-царевич! — сказал царь Кусман. -Честного ли витязя это дело? Ты бы пришел ко мне да попросил бы золотогривого коня, я бы в уважение к твоему отцу и так его отдал. А теперь разошлю я гонцов во все государства объявить всем, что царский сын вором оказался. Ну да ладно, Иван-царевич! Ежели ты сослужишь мне службу, то я тебе эту вину прощу и коня золотогривого сам тебе отдам. Съезди ты за тридевять земель, в тридесятое государство, к царю Далмату, и привези мне его дочь, королевну Елену Прекрасную.
Пошел Иван-царевич из царских палат и горько-горько заплакал. Пришел к серому волку и рассказал все, что с ним случилось.
— Что же ты, Иван-царевич, — сказал ему серый волк, — слова моего не послушал, зачем взял золотую узду? Мне, серому волку, все хлопоты, а ты только пакостишь!
— Опять виноват я перед тобою, — сказал Иван-царевич, — прости и на этот раз.
— Ну ладно, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Садись на меня, на серого волка, да крепче держись, поедем отыскивать Елену Прекрасную.
Иван-царевич сел серому волку на спину, и волк помчался, как ветер. Долы и горы промеж ног пускает, хвостом след заметает. Наконец прибежал в государство царя Далмата к саду за золотой решеткой.
— Ну, Иван-царевич! На этот раз я тебя в сад не пущу, а лучше сам пойду добывать Елену Прекрасную. Слезай теперь с меня, с серого волка, ступай назад по той же дороге и ожидай меня в чистом поле под зеленым дубом.