Зацементированные закопанные девушки рассказы

# 1240

Эти горы, горы, горы, Долины, перевалы…

Второй день шел нудный моросящий дождь. Казалось, все вокруг промокло насквозь, и на земле нет ни единого сухого уголка, где можно укрыться от этого нескончаемого водопада. Воздух настолько пропитан влагой, что даже сигареты, завернутые в герметичный пакет, отсырели и не хотели дымиться. Сделав очередную попытку закурить, Сергей залез в спальный мешок и, завернувшись в него, бессмысленно уставился в полог палатки, которая последние три дня являлась ему домом, единственным сухим местом на всей земле. Вот уже два дня, два раза в день, несмотря на непрекращающийся дождь, он поднимается по крутому склону на вершину горы, под которой разбил свой лагерь, состоящий из единственной палатки, костра с тентом и запасом дров под полиэтиленовой пленкой, доставал радиостанцию и пытался связаться с группой, которая со дня на день должна спуститься с «Проклятого» перевала. Но группа не давала о себе знать. Каждый раз из динамика доносился лишь шум эфира да редкие помехи от далеких грозовых разрядов. Сильно Сергей не переживал, он прекрасно понимал причину столь длительного отсутствия группы и выходил на связь так, надеясь на случай. В горы группа ушла неделю назад, а он, не успев закончить сессию, решил встретить ее здесь, под «Проклятым», вдалеке от туристских троп. Обговорив подробности встречи, он с печальным видом посадил товарищей на поезд и, уладив дела в институте, через четыре дня, преодолев восемьдесят километров и два перевала в одиночку, добрался до условленного места. По его расчетам группа должна находиться как раз за «Проклятым». До следующего сеанса связи оставалось около трех часов и, накинув легкий плащ, Сергей выбрался из палатки. Моментально нудные капельки забарабанили по тонкой пленке плаща, заструились по загорелому лицу. Холодный воздух, преодолевая преграду, быстро проник к самой груди. Поежившись, Сергей, осторожно ступая по мокрым камням, пошел вверх, к каменному останцу, с которого он три раза безуспешно пытался связаться с группой. Поднявшись по крутому склону, он бросил взгляд на «Проклятый» но, как и утром, перевал был закрыт. Тяжелые свинцовые тучи, темным покрывалом накрывали его и вершины окружающих гор. Вряд ли кто отважился бы в такую погоду рискнуть преодолеть его. Элементарно можно сбиться с пути или свалиться в какую-нибудь трещину, а самое опасное, не заметить стенки цирков, которые вплотную прижимаются к самой его седловине. Немного отдышавшись, Сергей осторожно вскарабкался по невысокой отвесной стенке и, выбравшись на каменное плато, достал рацию. До сеанса связи оставалось около десяти минут. Сделав еще одну неудавшеюся попытку закурить, он включил передатчик.

— Шторм три, я шторм пять, прием….

Но опять, только «суперный» шум, да раскаты далекой грозы. Просидев минут пятнадцать, каждые пять минут делая вызов, Сергей решил, что и на этот раз ему не услыхать долгожданных товарищей, наверняка сидящих в палатках. День катился к концу, пора возвращаться. Непонятно почему, но он не пошел по проторенной им тропке, а спустился, цепляясь руками за редкие кусты, вдоль ручья и вышел к реке. Идти здесь намного труднее. Заросли карликовой березы как сети путали ноги, мешая идти. Сергей поднялся на невысокий прижим и остановился перевести дух, как дождь на короткое время стих. Отчетливо стали видны склоны окружающих гор, вершинами зарывающиеся в свинцовые облака. Сергей сел на мокрый валежник и почувствовал, как необъяснимая тревога, какое-то волнение незаметно вкралось в его душу. С каждой минутой оно усиливалось, он почувствовал легкую дрожь.

«Неужели медведь? Этого еще не хватало», — интуиция редко подводила его, и на этот раз он четко ощущал тревогу. Тем более медведь, в этих местах — не редкость. Кругом полно зарослей малины, любимого лакомства хозяина тайги. В прошлом году они всем отрядом встретились с ним нос к носу. Но тогда их было много и, «хозяин» быстро ушел. Как жаль, что он оставил карабин в палатке. Что делать? Бежать? Но это бессмысленно. Такого «спортсмена» обойти не удастся. А бег у хищника вызывает инстинкт — догнать и добыть. Сергей стал медленно крутить головой, стараясь понять, откуда грозит опасность. Но обзор невелик, а тревога захлестнула его уже с головой. Ему стало страшно.

Сергей, студент первого курса политехнического института, ничем особенным не отличался от своих сверстников. Довольно рослый, темноволосый парень с накаченными мышцами, с четырнадцати лет увлекался горным туризмом, вдоль и поперек исходил родной край. Вторая его слабость — это охота. У него был старенький карабин, подарок деда, который он всегда брал с собой в походы, и двустволка для повседневной охоты во время сезона. Больше особенных увлечений, не считая музыки, у него не было. Не было у него и любимой девушки, если не считать неразделенную любовь, очаровательную Марину, студентку сокурсницу, со школьной скамьи дружившую с его товарищем. В институте были девушки, привлекающие его внимание, но его чрезмерная застенчивость мешала познакомиться с ними. В душе он переживал свой недостаток, но на глазах казался веселым и общительным парнем. Стоило ему один на один остаться с какой-нибудь из понравившихся подруг, как он сразу терялся, общительность исчезала бесследно. Но в остальном, он был достаточно смелым парнем. Ему ничего не стоило одному, ночью по тайге с одним фонарем, преодолеть десяток километров. Часто ночью, посидев с ребятами у костра, он брал фонарь и шел гулять по таежной тропе. Никто из его друзей не отваживался на подобный поступок. И в этот раз, совершенно спокойно он собрался, и один, преодолев почти сотню километров, за два дня добрался до перевала. Но сейчас, неизвестно почему, ему стало страшно.

Перевал

Вновь начавшийся дождь немного успокоил его, сплошной пеленой скрыл окружающий ландшафт.

«Нет, это не медведь. Здесь что-то другое», — не мог он понять причину своего беспокойства. Два года назад, собирая малину, ему пришлось столкнуться с медведем, но тогда такого волнения он не испытывал. Цепляясь за густые кусты жимолости, по каменной осыпи, Сергей стал спускаться с прижима, но в этот момент услыхал приближающийся шум вертолета.

«Вертолет! Зачем? Что случилось? — тревожные мысли закрутились в его голове.

Вертолет пролетел где-то низко над головой, но из-за низкой облачности его не было видно, и затих за «Проклятым». У Сергея до боли сжалось сердце, неужели что-то случилось с группой. У него появилось нестерпимое желание идти за перевал туда, где скрылась машина. Он уже повернул назад, к перевалу, как дождь опять неожиданно стих. Какое-то непонятное чувство, новая тревога вновь завладели им. Там внизу у реки, где полчаса назад он прошел, виднелся какой-то предмет. Полчаса назад его не было. Это точно он помнил. Грязно-желтый, неопределенной формы, он походил на большой продолговатый камень, совсем не вписывающийся в привычный ландшафт. Сергей замер, напряженно всматриваясь сквозь легкий туман. Над тайгой начали сгущаться сумерки. Предмет стал едва различим и ему показалось, что он чуть заметно шевелится. Застыв в оцепенении, он простоял так с минуту, не сводя глаз с находки. Наверное, ему показалось. Это камень. Но откуда он взялся? Может быть, он просто не обратил на него внимания, но вряд ли. И, преодолевая волнение, Сергей решил подойти поближе. По мере приближение волнение нарастало с катастрофической быстротой. Сердце обдало нестерпимым холодом, он вздрогнул, когда в неизвестном предмете он узнал человека.

Съежившись, лежа на камне у самой воды, человек не подавал признаков жизни. По телу Сергея пробежали мурашки, его бросило в пот. Задыхаясь от волнения, с дрожью, он осторожно приблизился к телу. В это время дождь с новой силой обрушился над тайгой, как бы предупреждая его об опасности. Его крупные капли безжалостно барабанили по тонкой ткани капроновой куртки но, казалось, человек не чувствует их. Неужели он мертв. С каким-то необъяснимым страхом, Сергей обошел неподвижное тело и подошел с головы. Рука медленно потянулась к капюшону, но дождь резко стих.

— Мистика, — вслух произнес он, отдергивая руку.

У него появилось нестерпимое желание бежать прочь. Много мистических историй он слышал о «Проклятом». Он вспомнил историю, однажды ночью, рассказанную старым геологом у жарко горящего костра. Историю про без вести пропавшую альпинистку, якобы случившуюся много лет назад, когда Сергей еще был ребенком. Как она пропала, до сих пор остается тайной. Ее долго искали, но не нашли. С тех пор, один раз в год, в день своего исчезновения, она появлялась под перевалом в образе великолепной брюнетки, а чаще в образе любимой девушки и, зачаровывая своей красотой, увлекала отбившегося от группы мужчину. Позже их находили, кого сорвавшегося с отвесной скалы с множеством переломов, кого замершего, почти голого в леднике с другой стороны перевала. Она мстила мужчинам, они виноваты во всем. Сергей не верил в эти истории, но ему стало не по себе. Геолог говорил, что пропала она в конце июня, как раз в этот день, двадцать пятого. Он вспомнил, как два года назад, приблизительно в это же время, погиб парень из Томска. Его искали два дня. Он сломал себе шею, сорвавшись в узкую трещину. Несчастный случай? А вдруг…. С бешено колотящимся сердцем, он попятился назад, но кто-то крепко схватил его за ногу. Душераздирающий крик нарушил привычное молчание тайги. Он упал, больно ударившись о камень, попытался встать, но «кто-то» не хотел его отпускать. Ужас, полностью завладевший им, заставил приготовиться к обороне.

Огромное облегчение после сильного стресса почувствовал он, когда обнаружил, что нога просто запуталась в корневище старого кедра. Сев на сырую траву, под струями усилившегося дождя, Сергей попытался освободить ногу, но корни, как капкан, плотно обхватили ее. Пришлось снять ботинок. Увлекшись этим занятием, он на время совсем позабыл о находке, а когда вспомнил, ее не оказалось на месте. Новая волна тревоги, новый страх обрушились на него. Не решаясь пошевелиться, он просидел так с минуту, в ожидании неизбежного. Он готов был поверить в историю, случившуюся много лет назад, как сквозь шум дождя, откуда-то из-за камня, он услыхал приглушенный стон, который на мгновенье прогнал все страхи. Обогнув камень, он сразу заметил пропажу. Человек сполз с камня и ничком лежал между двух больших валунов. Капюшон откинулся на спину и по густой мокрой копне волос Сергей понял, это девушка. Осторожно, как будто передним не милое творение природы, а дух погибшей альпинистки, он осторожно повернул ее на спину. Мгновенно все страхи и переживания бесследно улетучились, когда он увидел ее лицо. В этом полуживом человеке Сергей сразу узнал Наташу, студентку с параллельного курса экономического факультета.

— Наташа…. Наташа….. Что с тобой? Очнись…., — стал он трясти бесчувственное тело. Но в ответ она только тихо стонала.

Наталья была довольно хрупкой девушкой. Сергей мог бы поднять ее без особого труда, но насквозь промокшие вещи, сделали ее неподъемной. Ему все же удалось поставить ее на ноги и, поддерживая под плечо, повести ее к лагерю. Двести метров, отделяющие прижим от палатки, показались ему бесконечными. Измучившись, они добрались до нее, когда над тайгой сгустились хмурые сумерки, а шум усилившегося дождя вытеснил все посторонние звуки.

С большим трудом, в течение получаса ему пришлось воевать с насквозь пропитанной влагой одеждой. И когда мокрые вещи оказались в углу, его вновь охватила тревога. При тусклом свете походного фонаря, совершенно голая, лежа на спальнике, бледная, как сама смерть, Наташа наводила страх на своего спасителя. Ее бледное лицо, с закатившимися глазами, слипшиеся волосы, синие, как слива губы, заставили до боли сжаться сердце, по телу пробежал неприятный холодок. В сознании снова всплыл образ пропавшей альпинистки. С дрожью в теле, он хотел уже покинуть палатку, как та тихонько застонала. Этот тихий стон, зов о помощи, на фоне беспрерывной дроби дождя, придал ему силы и он, преодолевая усилившееся волнение, потянулся к рюкзаку за неприкосновенным запасом, к фляжке с водкой, которую всегда брал с собой.

— Не надо…. Прошу, не надо…. Сергей откинулся в угол палатки, сердце обдало неприятным холодком. Сильно запрокинув голову, прогнув красивую грудь, Наташа, посиневшими пальцами крючьями, терзала ткань спальника. Она бредила. Что дальше она говорила, Сергей не мог разобрать. Успокоившись, он достал фляжку, и принялся растирать чуть ожившее тело. Его ладони, обильно смоченные водкой, скользили по ледяному телу, пока в том не начинала теплиться жизнь. Постепенно ее синие ноги начали наливаться жизненной краской, затем руки, грудь. Через час перед Сергеем лежало удивительное живое существо, о котором он даже не мог и мечтать. К своему удивлению он заметил что, несмотря на ее ослепительную наготу, на ее умопомрачительный обвод высоких грудей и «точеных» бедер, на аккуратный пухленький бугорок между ними, в меру заросший кудрявой растительностью, не чувствовал ни малейшего возбуждения, только необъяснимый страх и усталость. Собрав последние силы, он просто натянул на нее спальный мешок и плотно застегнул молнию. Наташа безучастно лежала и когда она оказалась в коконе, свернулась в калачик и мирно засопела. Только теперь Сергей почувствовал, как он устал. По телу прошел легкий холодок, но это не холод страха, просто холодный воздух снова пробрался к его разгоряченному работой телу. Немного отдохнув, захватив Наташины вещи, Сергей покинул палатку, и занялся костром. Благо дров он запас достаточно. А ночь полностью вступила в свои права. Не видно ни силуэтов окружающих гор, ни блеска узкой ленты реки. Только то, что вырывает из темноты луч фонаря. Дождь незаметно стих и через полчаса Сергей, под тентом у ярко горящего костра, развешивал вещи Наташи. На душе стало заметно веселей. Окрестные кусты, освещенные ярким светом костра, успокаивающе действовали на переволновавшуюся душу Сергея. Когда очередь дошла до узеньких трусиков, волнение вновь вселилось в него. Но это не то волнение, которое он испытывал последнее время. В глазах отчетливо всплыл образ обнаженной Натальи. Привычный ритм сердца нарушился, дыхание стало частым, прерывистым. С трудом сдерживая дрожь в своем теле, он обессилено сел на бревно рядом с костром, как и забыв, повесить предмет туалета. А образ Натальи так и стоял перед ним. Она стояла перед ним ничуть не смущаясь, весело смеясь, подставив свое изумительное личико навстречу ласковому солнечному свету. Ее роскошные волосы рассыпаны по загорелым плечам, силуэт будоражит воображение. Но вот ее образ меняется. Перед ним альпинистка. Внутри все обрывается. Сергей мотнул головой, отгоняя видение, и снова вокруг темнота. Костер еле горит. Сколько он так просидел, он не знал. Подбросив дров, он снова вошел в палатку.

Наталья так и лежала на боку, свернувшись в калачик. Луч фонаря скользнул по ткани мешка и осветил ее лицо, слегка прикрытое уже просохшей прядью волос. Сергей вздрогнул. Ему показалось, что она смотрит на него и слегка улыбается. По телу пробежал неприятный холодок. В этой позе уж очень она походила на монашку из фильма «Первая сила», ползущую по вентиляционному коробу, в которую вселилась душа казненного преступника. Но, Наташа мирно спала, подложив руку под щеку. Затаив дыхание, Сергей с минуту, не моргая, смотрел на нее, затем, взяв карабин, быстро покинул палатку. Закурив, подсохшую сигарету, он прилег недалеко от костра. Огонь весело плясал на просушенных березовых дровах, играя причудливыми тенями, которые казались живыми то, приближаясь вплотную, окружая Сергея то, исчезая за вековыми стволами деревьев. Несколько раз он резко вскакивал, напряженно всматриваясь в темноту. Ему казалось, что духи «Проклятого» окружают его. Но яркая вспышка костра в очередной раз разгоняла все тени, освещая поляну лагеря, и он, успокоившись, снова ложился к костру.

— Да что это я? С ума, что ли сошел? Это же бред. В палатке только Наташа, — успокаивал он себя.

— Духов нет. Да и быть их не может, — но он не решался покинуть поляну. — Скорей бы рассвет….

Несколько раз он проверял Наташу, но все это время она мирно спала, не было даже температуры. Так промаявшись почти до рассвета, он незаметно уснул. Дождь, с новой силой забарабанивший по тенту, разбудил его, когда ему снился чудесный сон, он рядом с Наташей. Багровые угли говорили, что проспал он около часа. Подбросив дрова, которые с катастрофической быстротой убывали и раздув огонь, он пошел к реке за водой. Идти метров сорок, но каких. Таких чувств Сергей давно не испытывал, только в детстве. Ему казалось, что кто-то следует за ним попятам. Несколько раз он оборачивался, но за ним никого. Какая-то новая непонятная тревога, неизведанное волнение, преследовали его всю дорогу. Он нагнулся к воде. Как-то неожиданно небо быстро посветлело, налетевший ветер разорвал облака, дождик стих и свет еще не взошедшего солнца, осветил горный ландшафт. Наконец-то рассвет. Моментально вокруг все стало знакомым. С полным котелком, с приподнятым настроением, Сергей вернулся к костру, но так и не успел повесить котелок на крючок. У входа в палатку, руками прикрывая свои прелести, заметно смущаясь, стояла Наташа. В оцепенении Сергей уставился на нее, раскрыв рот. Он потерял дар речи. Немая сцена продолжалась не больше минуты. Первой заговорила Наташа.

— Где мои вещи?

— Во… вот…, — заикаясь, Сергей с веревки почему-то снял именно трусики и залился густой краской.

Та, так же смущаясь, взяв свои вещи, не убежала в палатку, а прямо на глазах, быстро надела их, заставив волноваться Сергея. Ему нестерпимо хотелось прижаться к ней, не дав спрятать ей свое великолепное тело. Но он только стоял как изваяние, боясь шевельнуться и, совсем не дышал. Покончив с одеждой, Наталья села на бревно у костра. А ветер уже успел разогнать остатки редких облаков, из-за гор выглянуло приветливое солнце.

— Мы вроде знакомы? — продолжила она разговор. — Тебя вроде Сергеем звать. Я много раз видела тебя в институте, — скользнула по Сергею обворожительным взглядом.

Ее нежный мягкий голос привел в чувство Сергея, но взгляд…. Через секунду сомнения остались далеко позади.

— Да! Я Сергей…. Но, как ты здесь оказалась?

Она бросила на него удивленный взгляд. Казалось, она не понимает его.

— Не знаю. А правда, как я здесь оказалась? — Наташа на минуту задумалась, вспоминая события прошедшего дня.

— Мы встретили группу… Шел дождь… Мне надоело сидеть в палатке и, я с Олегом пошла к перевалу, там до сих пор растут огоньки. Мы вышли на снежник, — она на минуту умолкла. Сергей чувствовал, как тяжело возвращалась к ней память.

— Мы шли по снежной кромке. Олег толкнул меня и крикнул «беги»… Кто-то большой белый гнался за мной. Потом… Потом я не помню, — Наташа умолкла.

— «Лавина», — мелькнуло в голове Сергея. — «Вот зачем прилетел вертолет. За перевалом случилась беда. Странно, ведь летом лавины — большая редкость в наших горах».

— А что с остальными?

— Не знаю…

— Слушай, Наташа. Ты останешься здесь, а я поднимусь на перевал. И как ты только смогла преодолеть его?

— Нет! Я одна не останусь, — испугавшись, вскочила она. — Я с тобой… Мне страшно одной.

— Наташенька, милая, это очень тяжело. У меня рация. Я только свяжусь с ребятами, узнаю, в чем дело и сразу назад. Я уверен, они ищут тебя, ведь «что-то большое», это лавина. Вчера прилетел вертолет. Они будут искать тебя, пока не найдут. А найти тебя невозможно, ты здесь.

— Все равно я с тобой. Я одна не останусь. Я не буду обузой, — ее голос дрожал. Ей было страшно остаться одной.

Солнце стояло уже высоко, когда они преодолели половину пути. Время связи прошло. Зная, что гора не пропустит радиоволны, Сергей даже не пытался связаться. Наташа и вправду не оказалась обузой. Не отставая ни на шаг, она шла вслед за Сергеем, и только изредка он помогал преодолеть ей трудный участок. На небольшой поляне, с двух сторон прижатой отвесными «цирками», есть небольшое озеро. Там решили устроить короткий привал. Дальше по узкому перешейку, часа три до седловины. Палящее солнце изморило ребят, и Наталья решила искупаться в прозрачной воде. Сергей лег на плоский камень у края обрыва. Затаив дыхание, он наблюдал, как та, как будто одна, сняла куртку и брюки, оставаясь только в узеньких трусиках, плюхнулась в хрустальную воду. По телу Сергея пробежали мурашки, вода ведь холодная. Через минуту она, выбравшись из воды, почти вплотную подошла к Сергею. Соски острых грудей, вздернутые вверх. Почти прозрачная влажная ткань, ничуть не скрывающая волнующий бугорок с отчетливо различаемыми волосиками и легкая впадинка посредине. Золотистые капельки чистейшей воды, на безупречном девичьем теле, как магнит, потянули Сергея. В глазах помутнело. Рассудок покинул его. Терпеть не было сил. Он руками обвил ее бедра, губами прижался к ногам. Безудержная истома мгновенно накрыло его. Он не понимал, что творит. Без стыда и без страха, он целовал безупречно гладкую кожу ее загорелых ног, поднимаясь, все выше и выше. Какое-то время Наташа безучастно стояла, не предпринимая попытки отстранить его. Но вскоре волна возбуждения, накрывшая Сергея, передалась и ей. Руками она обвила его голову, и с силой прижала к себе. Ее тело затрясла мелкая дрожь, уз уст вырвался сладостный стон. Непроизвольно раздвинулись бедра, дав полную свободу обезумевшему от счастья Сергею. По ногам соскользнула тонкая ткань, и Сергей утонул в пышущей жаром влажной ложбинке. Эхо, многократно отражаясь от окрестных скал, известило горы о первом оргазме. Они забыли обо всем на свете, их только двое. Он и она. Реальный мир далеко, там, внизу. А здесь только двое, у самой кромки обрыва. Губы скользнули по милому холмику, животу и добрались до упругой груди. Как хорошо!!! Пусть бесконечно тянется миг. Их губы слились. Но когда он успел раздеться? Что, это сон? Сергей стоял на коленях, в чем мать родила. Наташа присела на корточки, и он мигом вошел в нее. Мир стал ярким и красочным. Наташа, задыхаясь от захватившей истомы, сильней прижалась к нему. В глазах помутнело. Он не видит ее счастливого лица. Только стоны…. Оргазм уже близок. Горячая сперма давно готова покинуть его. Вот этот миг.

— ХА!!! ХА!!! ХА!!! — страшный хохот прокатился над склоном.

Лицо Наташи скривилось в ужасной гримасе, она с силой оттолкнула его. Тяжелые свинцовые тучи мгновенно заволокли все небо, проливной дождь мощным потоком вновь обрушился на Сергея. Он в ночи, у самой кромки обрыва, а рядом она, пропавшая альпинистка.

— ХА!!! ХА!!! ХА!!! — многократное эхо вторило ей….

Через час, после схода лавины, был обнаружен Олег. Он задохнулся в снежной пучине. Прилетевшие вечером горноспасатели рыли траншеи в заледеневшем снегу почти до утра, но Наташу найти не смогли.

Поиск отложили на конец сентября, в надежде на тающий снег. Будет легче искать. А пока, вертолет улетел и увез тело Олега. «Проклятый» проклял себя еще раз.

А на следующий день, ближе к вечеру, две группы, молча, преодолев перевал, прошли по узкому перешейку и остановились у озера. Антон, старший группы, сел на продолговатый камень недалеко от обрыва и включил передатчик. Он пытался вызвать Сергея. Вчера они совсем забыли о нем, а сейчас тот молчал. Неясная тревога навалилась на без того измученного Антона. Может и здесь беда? С земли он поднял почти полную раскисшую пачку и швырнул ее в пропасть. Мало ли какой хлам валяется на таежной тропе. А через час, также молча, группы спустились в долину. Еще издали они заметили одинокую палатку, стоящую на поляне недалеко от реки, а рядом почти голый, полуживой человек. Он сидел на земле, под кедром, прижавшись к стволу.

Крепкий сон отчасти восстановил силы Наташи, но все равно, она еще сильно слаба. Она проснулась, как только услышала возбужденный говор ребят и сразу заплакала.

Большая группа туристов, растянувшись по узкой тропе, удалялась от перевала. Крепко взявшись за руку, налегке, Наташа шла рядом с Сергеем между товарищами. Тот молчал всю дорогу. Тяжелую ночь пришлось ему пережить. Поднимаясь на очередной перевал, Сергей оглянулся. Две вершины, как груди, два хребта, как согнутые ноги в коленях, темный лес между ними и белое облако над перевалом, как голова с усмешкой на белом лице.

— «Знай! Я есть! Тебе повезло! Ты хороший парнишка! С тобой рядом судьба! Это я вас свела! Живи и будь счастлив», — говорила она, лежа, смотря ему вслед.

Облако медленно таяло, ровно на год.

Подписывайся на пошлые истории в Телеграм — то, что не опубликуют на сайте.

Дарим промокод на 500 руб. на Яндекс.Маркете.

Всем нашим посетителям дарим промокод на 500 рублей на Яндекс.Маркете. Промокод REF_UCCSCYN действует
на первую покупку от 2500 рублей (под этим логином на Яндекс.Маркет не должно было ранее быть покупок),
если ввести его в приложении.

Встречались с девушкой уже 2 года, был секс и все дела. Девушка была большим экспериментатором и предложила попробовать как-то раз БДСМ. К процессу я подошел вдумчиво, изучил методики связывания шибари и решили начать. Сходили в ресторан поели суши, вернулись домой и начали процесс. Я минут 15 ее связывал, все по правилам, связал очень основательно. Руки за спиной, ноги связал вместе и подтянул их коленями к животу и так привязал.

Как только я был готов начать, у девушки забурлило в животе, изменилось лицо и она чуть ли ни крикнула: в туалет, быстро. Я понял что не успею ее развязать и мне придется ее нести. Она у меня маленькая — 155 см ростом и 40 кг весом. Я взвалил ее на плечо жопой вперед и понес. И тут началось. Она сдерживалась из последних сил, но когда я шел по коридору то подскользнулся на журнале, который лежал на полу и еле сохранил равновесие, но ей этого хватило и от испуга она дристанула прямо в потолок. Дело было в дачном доме, потолки у нас невысокие около 220 см. После этого прорыв оказался фатален, она начала дристать струей жидкого поноса.

Я как увидел, во мне что-то переклинило, я вообразил себя солдатом армии США, несущего демократию в Ирак, а девушка типа базука на плече и я начал крутиться во все стороны. Мимо пробегал наш персидский кот, я направил жопу на него и кот оказался качественно обосран. От этого он перепугался и начал бегать по дому как сумасшедший, весь в говне, и оставлять за собой коричневую дорожку. Девушка завизжала, что я делаю, потом я не устоял, подскользнулся на жидком говне и упал. В полете я попытался ее поставить, а сам упал на пол, прямо в лужу говна. Девушка же упала на меня, жопой на лицо и в в момент приземления она сиранула мне прямо на глаза. Картина маслом — я лежу на полу, весь в говне, потолок в говне, по квартире бегает пушистый кусок говна, уже пробежал по белой кровати, запрыгнул на подоконник и упал вниз, запрыгнул на стол и т.д. На мне барахтается связанная девушка, относительно чистая и орет матом. Я начинаю ржать.

Потом было развязывание, долгое мытье в душе, ловля обосранного кота и его тщательное мытье и стрижка, еще более долгие уборка и проветривание дома. С девушкой не расстались, вспоминаем об этом с смехом и можем повторить.

— Очнулась? Вот и ладненько, — глухо произнес один. — Как-то неинтересно с бревном развлекаться.

Оля была ошеломлена, не понимала, что происходит, кто эти люди. Крупная дрожь сотрясала ее тело. Руки, связанные уже скотчем, болели. Она языком толкала тряпку, но не могла от нее избавиться. Глаза наполнились слезами. Они потекли к вискам, девушка сразу захлюпала носом, и дышать стало еще труднее.

— Начинай. Вдруг кто увидит, — произнес глухой голос.

Неизвестный с синими глазами деловито положил руки на колени девушки. Поняв, что он хочет сделать, Оля замычала, замотала головой, задергала ногами и руками, стараясь попасть по обидчику. Происходящее походило на кошмар. Насильник, пыхтя, преодолевая сопротивление, раздвинул девушке бедра, но Оля снова сжала ноги.

— Держи сучку! Какого хрена стоишь?

Тяжелое мужское тело навалилось ей на грудь, придавило к земле. Оля боролась изо всех сил, но задыхалась, поэтому была слабой. Она чувствовала, как второй рвет колготки, срывает с нее трусики. И вдруг он остановился, замер, прислушиваясь к лесным звукам. Оля задержала дыхание: небольшая пауза всколыхнула в душе надежду, что насильник одумается.

Но зря. Что-то твердое стало вонзаться ей в плоть. Оля дергалась, но насильник не отступал. Он резко схватил ее за бедра и прижал их к животу. Сложенная практически пополам, Оля не могла даже пошевелиться. В такой позе он наконец проник внутрь, и дикая боль пронзила ее тело. Оля изогнулась в немом крике, но жесткие ладони крепко сжимали ее ноги.

Сколько продолжалась эта пытка, Оля не знала. Ей казалось, что в нее вбивают бревно, с каждым ударом все глубже и яростнее. Иногда инструмент насильника выскакивал наружу, Оля с всхлипом вздыхала, а потом он снова вонзался с удвоенной силой. Тело вздрагивало от каждого толчка, вибрировало и тряслось. Насильник над девушкой сопел, обливался потом, полукружиями расплывавшимся по маске. Сильный запах горячего мужского тела, смешанный со знакомым парфюмом, бил в нос, и инстинкт самосохранения заставлял Олю отворачиваться, часто дышать, чтобы избежать приступа рвоты, от которого она могла захлебнуться.

Напавший с каким-то злобным наслаждением выполнил свою работу и наконец затрясся, застонал. Оля почувствовала, что давление внутри живота исчезло вместе с остатками острой боли. Мужчина еще секунду полежал, тяжело дыша и приходя в себя, потом откатился на бок и встал. Оля со стоном опустила затекшие ноги, надеясь, что экзекуция закончилась, а она осталась жива. Она оперлась на локти и стала отползать в сторону.

Но опять ошиблась. Насильник схватил ее за ногу и притянул к себе, расцарапав нежную кожу о еловые иголки, ковром устилавшие землю.

— Теперь ты, — приказал он напарнику, застегивая джинсы. Тот нерешительно засопел и сделал шаг в сторону. Тогда первый толкнул его к девушке.

— Не могу, — сдавленно произнес второй и подался назад. — Страшно.

— А на кулак нарваться не боишься? Давай!

— У меня и желания нет, — отказывался второй.

Оля слушала их перепалку с ужасом и молила Бога, чтобы кто-нибудь догадался, где она, и пошел ее искать.

— А так будет? — одним рывком насильник перевернул девушку на живот, поставил ее на колени. Он с силой провел по внутренней стороне ее бедер ладонями, потер пальцами больное место — Оля снова затряслась от ужаса и страха, потом похлопал по обнаженным ягодицам.

— Давай! По-собачьи. Можешь и вторую дырку расковырять. Разрешаю. Не бойся. Так она в глаза смотреть не будет.

Оля задергалась, замычала, но сильные руки прижали ее к земле, чуть не придушив от усердия. В полуобморочном состоянии она почувствовала, как что-то вяло прикасается к коже ее бедер, потом наливается и поднимается выше. Второй насильник скользнул в разорванную плоть легко, почти не причинив боли, но Оле уже было все равно: она потеряла сознание от недостатка воздуха.

Второй раз она очнулась от неприятного ощущения: ей казалось, будто сотни маленьких существ бегают по телу, оставляя жгучую боль. Она открыла глаза: летнее солнце уже поднялось над горизонтом и мгновенно ослепило. Дышать стало легче. Оля подняла по-прежнему связанные руки — кляп исчез.

Пьер Бордель и его «лошадки». Рассказ. Тюремная эротика

Пьер Бордель и его «лошадки»

Рассказ

…Появление в злачном переулке престижного джипа привлекло настороженное внимание со стороны постоянных обитателей улочки. Подозрительный джип несколько раз мигнул всеми своими фарами и заглушил двигатель. Никакой музыки из салона машины не слышалось, как это обычно бывало, когда в поисках развлечений сюда заезжали подвыпившие ребята. Сколько человек в салоне джипа, видно не было: стекла машины были сильно затонированы, сам же переулок никогда не отличался обилием уличных фонарей.

Из припаркованных на обочине машин выбрались несколько особей мужского пола. Они настороженно и неохотно приблизились к джипу.

— Все в курсе? — недружественно спросил водитель престижного «Лендроувера», опустив боковое стекло. — Или требуются разъяснения для особо одаренных?

— Слыхали. Давай покороче!

— Можно и так. Начнем с осмотра внешнего вида. Вот здесь, на тротуаре, стройте свои команды. — Водитель махнул рукой, показывая, где именно.

Вскоре на указанном месте сбились в стайки три группы: женщины постарше, помоложе и совсем юные девчонки. Специфические вечерние туалеты и чрезмерно яркий макияж безошибочно указывали на их профессию.

— Предупреждаю по-хорошему, — продолжал водитель джипа, стоявший уже на тротуаре. — За укрывательство смазливых тёлок персональную сексуальную ответственность несут сутенёры.

— Это что еще за фигня нездоровая? — возмутился один из них и глухо выматерился.

— Чего непонятного-то? Не все же предпочитают девочек. На «мальчиков» тоже есть спрос.

Девицы легкого поведения фыркнули от смеха.

— Даю еще пять минут. Собрать всех!

— Они с клиентами, типа разъехались уже …

— В самом деле? Ну что ж, пусть работают. Ты их типа заменишь, — передразнил водитель. — Всех сутенеров предупреждали, что сегодня никакой работы, пока мы не отберем девиц. Становись в общую шеренгу! Девки, уступите ему место…

— Рожа у него, типа того — прыщавая, — не удержался от колкости второй человек из навороченного джипа и брезгливо поморщился. — Но ничего, морду можно чем-нибудь прикрыть, в его ремесле это не главное.

— Ага, командир, третий сорт не брак, пятый — не последний! — крикнула бойкая на язык девица из второй шеренги.

Проститутки откровенно смеялись над сутенером с угреватым лицом:

— А чё, Кнут, давай с нами! Мы тебя немножко подучим, а бабки ты и так лучше нас считаешь. По твоим прикидкам, мы всегда больше зарабатывает, чем говорим. Деньги будешь грести задницей, как лопатой! — Давились они от смеха. — На клеросил заработаешь!

— Цыц, шалавы мокрохвостые! — огрызался сутенер. — Языком работать у клиентов будете…

— И языком бабок наслюнявишь! — неслось сквозь хохот из толпы. — Тут уж тебе никто не конкурент, даже у нашей Кобылы язык покороче будет!

— Эй ты, прыщавый! Я правильно понял, что ты не против освоения смежной специальности? — спросил «командир».

Сутенёр только невнятно матерился.

— А чего ему быть против? — неслось из толпы. — Смежная, промежная… Если как раз этой частью и будет баксы зашибать! Лишь бы геморрой не нажил по неопытности…

Кнут в бешенстве зыркал глазами. Но роста он был небольшого, и ему не удавалось углядеть в толпе наглых насмешниц.

— В темпе подогнали укрытых девок! Предупреждаю, у нас есть полный список. Иначе сами будете отрабатывать… Мастырки с геморроем не прокатят.

— В натуре, беспредел! — яростно шипели сутенеры.

Однако предложенный способ подработки им явно не нравился, и они исчезли в ночи, продолжая глухо материться.

Вскоре к досмотру был представлены все женщины, включая и тот «контрабандный товар», который сутенеры хотели утаить.

— Малолетки чьи? — спросил Шарапов. — Твои? Забирай их всех и отваливай! Нам они не нужны.

— Везет Крысаку, — прошелестело в толпе проституток, — не трогают его соплячек.

У сутенера были маленькие, словно черные бусинки, глаза, узкое, вытянутое лицо, и он действительно был чем-то похож на крысу.

Из оставшихся на тротуаре женщин были отобраны шесть проституток, наиболее симпатичных и наименее потасканных.

Капитан Шарапов построил их в одну шеренгу и разделил надвое:

— Это первая тройка, это вторая. А теперь поясняю для всех: работать будете по очереди: сегодня одна тройка, через две недели — другая, еще через две недели — снова первая. Ну и так далее… Подмены не предусмотрено: если одна, к примеру, заболеет или еще что, то оставшиеся будут работать за троих. Это у вас бардак в бордели, а у нас всё по плану… Вот эта тройка начинает первой. Вопросы?

— А если две заболеют?

— Тогда одна будет отдуваться за троих. А потом, я так думаю, — усмехнулся Шарапов, — она такой макияж наведет симулянткам, что те действительно окажутся на больничном. Ну, и мы поможем, если у нее силенок не хватит начистить им нюх. Хитрить не советую — можете вообще остаться без работы. Даже не пытайтесь!

— А платить-то будут? — спросила искусственная блондинка, выковыриваю длинным накрашенным ногтем что-то из зубов.

— Вы что, газет не читаете?

— Лёжа читать вредно, — ответила за всех рыжая девица, не прекращая мусолить жевательную резинку. — Глаза можно испортить.

— При чем тут газеты? — спросила блондинка.

— А при том! Парламент новый закон принял, — на полном серьезе начал Шарапов. — Всех путан обложили налогом.

— Это как же? Налоговая будет со свечкой стоять возле кровати? — с недоумением спросила рыжая деваха и даже перестала жевать. — И для учета будут в тетрадку палки рисовать? Или, может, повременно считать станут?

— Они там, в Парламенте, не дурнее вас, — нашелся капитан Шарапов. — Чтобы не усложнять отчетность, новый налог будет взиматься в натуральном виде. Раз в месяц каждая путана должна один день… Ну, тут недоработка в законе, — поморщился он настолько натурально, что со стороны казалось, что он действительно не одобряет сомнительную инициативу депутатов. — Правильнее, конечно, не день, а ночь. Короче, раз в месяц каждая путана должна отработать бесплатно. Ну, вроде, как на субботнике — если из вас, молодых и ранних, кто-то еще помнит о тех субботниках.

— Помним, не тяни кота за хвост, — раздалось в толпе.

— Мне тоже мамаша рассказывала. Про те халявные субботники и воскресники, где работали задарма…

— О`кей! Значит, теперь всем понятно: месяц работаете на себя и своих сутенеров, а один день — на пользу нашего демократического общества. Стало быть — бесплатно. Единственное послабление, которое предусмотрели депутаты — это то, что всем вам положен один день отгулов. На следующий день после того, как отработаете на нужды общества, или любой другой день, на ваш выбор. Новый закон оговаривает для вас льготы, наподобие тех, которые предоставляются донорам. Их после сдачи крови бесплатно кормят, вас тоже покормят, причем очень хорошо и даже по бутылке сухого вина выдадут на сестру. Для восстановления сил. Но это если у вас аппетит не пропадет: съесть и выпить можно только на месте, на руки ничего давать не будут. И еще презервативы вам покупать за свои деньги не нужно. На этом немного сэкономите: эти расходы отнесены на счет тех, кто вас привлекает для общественных работ.

— Нет, вы слышали, девки! — возмущались проститутки. — Ни фига себе, закон!

— В натуре, беспредел! — послышались прокуренные голоса. — Совсем охренели в своем парламенте…

— Ты гляди, какие умные! — плевались девки от возмущения.- Они приняли какой-то блядский закон, а мы теперь должны отдуваться? Нашли крайних!

— У них языки длинные, целыми днями с трибуны не слазят… Вот и шли бы к нам в бригаду! Их и учить не надо: языком работать они мастера. У них сходу всё получится!

По злым репликам и яростному возмущению, было понятно, что путаны газет не читают. Видимо, как заметила одна из них, из-за опасения испортить зрение.

— А остальные почему под закон не попали? — спохватилась одна из женщин.

— Рожей не вышли, — снова нашелся Шарапов. — Закон вводится в действие поэтапно: сначала красивые девки, потом — обычные, ну а через год все остальные: косые, кривые и горбатые.

Как ни странно, но такое объяснение удовлетворило возмущенных представительниц древнейшей профессии, и они начали успокаиваться.

— Всё, девочки, митинг закончен. Первая тройка — в машину!

— Ты это, обратно-то не забудь вернуть, — с кислой рожей напомнил Кнут. — В натуре, забрал самых классных тёлок… На которых больше всего западают мужики. У меня тоже план…

— Ничего, наверстаешь. В крайнем случае — подменишь, — ехидно добавил Шарапов. — Завтра верну твой гарем.

Джип давно скрылся за поворотом, а Кнут всё смотрел вслед.

— Совсем у *Демона крыша съехала, — озадаченно сказал он и покрутил пальцем у виска. — На наших тёлок лапу наложил. И крутая крыша не смогла отмазаться от **«ЧК».

— Туфта это, а не крыша, — добавил второй. — Сарай, не крытый соломой.

— Это вы, в натуре, чердаком съезжаете, — высказал свое мнение Крысак. — От Демона не отвертишься, тут уж никакие отмазки не прокатят. И хорошо еще, что раз в месяц будут сдергивать ваших тёлок.

— И за каким хреном они потребовались Демону? Он что, сам с ними будет развлекаться?

— Ну, ты сказанул! Он может снимать себе самых дорогих шлюх, хоть каждый день — бабок у него хватит.

— Ему и башлять не надо.

— Это почему же?

— Попадешь в «ЧК» — узнаешь. И чтобы оттуда выйти, отдашь все свои бабки. Демон — первый беспредельщик в городе. Даже у самых крутых авторитетов, и у тех рожу кривит, когда заходит разговор о его темных делах. Ты не забыл, на чём тогда сгорели наши кореша? На месте которых сейчас мы?

— Там мутная история… Влетели по козлячьей статье… Ум за разум заходит: на фига им кого-то сильничать, если под их началом была целая кодла продажных шлюх? Вот как сейчас у нас самих. Любая и так даст…

— Даст, и бабок с нас не возьмет. А теперь напряги мозги и припомни, когда ж такое было, чтобы нас вязали по сто тридцать первой статье?

— До наших корешей, никто не влетал. В натуре, не было такого: в ментовке все схвачено. Они в доле, чего бы они кидали нас под танк?

— Верно: менты в доле, им этого не нужно.

— Кто ж тогда подсуетился и спалил корешей?

— А ты репу почеши и прикинь: если не менты, то кто? Паханов можно не считать: если уж они и сцепятся из-за шлюх, то сначала забьют стрелку, чтобы всё перетереть между собой. Арсен бы знал. И наш Пьер — тоже. Выходит же, что никто ничего не просёк. Так не бывает…

— Почему не бывает?

— Ты, в натуре, лох или только прикидываешься? — начал заводиться Крысак. — Если не менты и паханы, то кто остается?

— Ну?

— Не тяни, Крысак! Что у тебя за привычка…

— Не, вы точно лохи! Если не менты и паханы, то остается один беспредельщик… — Он понизил голос до свистящего шепота: — …Демон!

— Ему-то это на хрена? Не по теме…

— Зачем ему тот шухер потребовался, я не знаю. Если кто из вас попадет в «ЧК», то сам у него и спросит. Если раньше не обделается в том подвале.

— Корешей заметали менты. Пьер знает точно. И волки из «ЧК» там не при делах.

— В натуре? А Пьер не догоняет, что наши кореша сгорели чуть не в одну неделю? Или он, как и вы, тоже лохом прикидывается? Выходит, что корешей подставил один и тот же беспредельщик.

— Демон?

— А в городе есть еще один такой волчара?

— Ну, не знаю… Волны не было…

— Потому и не идет волна, что знают: открыл варежку не по делу — и ты уже покойник… Потому никто и не вякает.

— Вот и закрой свою варежку! И вообще, нам лучше помалкивать… Целей будем. Чего он там собирается с тёлками делать — то не наши проблемы. Пусть Пьер репу чешет — это его бизнес.

— Кто-нибудь его сегодня видел? Нет? Я тоже не видал. Похоже, он откосил от сегодняшней стрелки. В натуре, где-то отсиживается, ждет, пока шухер не утихнет…

Отъехав несколько кварталов, «Лендроувер» остановился. Капитан Шарапов повернулся внутрь салона, строго посмотрел на примолкнувших девиц и сказал:

— Общий инструктаж. Слушать внимательно, повторять не буду. Первое. Болтливые останутся без языков. И я так прикидываю, это может создать вам, скажем так, профессиональные трудности в вашем нелегком ремесле. Любопытные рискуют остаться без носов. Ну, а это уже создаст проблемы трудоустройства.

— Это что же, закон такой вышел?

— Второе. Здесь я закон, и кто этого еще не понял, тот определенно чего-то лишится. Вот вам три мешка! — Он бросил их на колени ближайшей от него девицы. — У каждого мешка есть завязки, как на наволочке… Что-то вроде спецодежды, чтоб не простыли, пока доберемся до места.

Он дождался, пока девицы разберут «спецодежду», и продолжил:

— Разобрались? А теперь быстренько надели их на голову. Без примерки: они все одного цвета, размера и фасона. Это чтобы не завидовали друг другу. Надели? Теперь завяжите шнурочки! И не пытайтесь подглядывать. Иначе без чего можете остаться? Правильно — без глаз.

Он снова посмотрел на притихших девиц:

— Третье. Никаких вопросов! После того, как выполните свою работу, всех вас доставят туда, где взяли. И четвертое. Кто бы и о чём бы вас ни спрашивал — молчите как рыбы. Понятно?

Девицы испуганно кивнули. Всю оставшуюся часть пути они ехали молча.

СЕКС-СТИМУЛ ПОДЗЕМНЫХ ПРОХОДОК

— Нет, ты понял, братуха? Вот это мы попали в командировочку… — шепотом сказал один заключенный другому. — Расскажи кому — никто не поверит. Скажут, что мы тут вальтанулись в своем подземелье.

— Вот и расскажи, если тебе жить надоело. А я придержу язык за зубами — глядишь, и выйду на свободу, когда срок отмотаю.

— Да, попали мы в дельце, скажу я тебе. В очень мутное дельце…

— Мутное или не мутное — не в том прикол.

— А в чём?

— Ты дураком-то не прикидывайся. Дело в другом: всё, что нам обещали, всё выполнили. Вот это и убивает.

— Я бы не сказал, — напарник довольно поскреб пятерней свою волосатую грудь, что виднелась из-под грязной, в потеках пота майки. — Наоборот: чувствую себя как после первой брачной ночи, хотя женат никогда не был.

— Ты не перебивай! Помнишь, с чего началось? Нет? А я помню. Началось с того, что если не будем выполнять норму, то будем жрать пустую баланду. Вот так они поставили вопрос, ребром. И, в натуре, два дня хлебали ту баланду. На третий день всё же сделали новую норму, и пожалуйста: хавка как на воле, курева сколько хочешь — хоть по две пачки смоли.

— Ты еще про баб вспомни, — ухмыльнулся братуха.

— И вспомню. Кто говорил, что всё это понты дешевые? Не ты?

— Ну, говорил… Кто ж знал, что они на полном серьезе с хавкой и куревом. Никто не верил…

— А теперь? Я тебе сразу сказал, что это не понты. «ЧК» это тебе не ментовка… Уперлись рогом, отпахали как передовики-стахановцы, и вот тебе пожалуйста: законный выходной. С горячим душем, водярой и бабами. Про жратву вообще молчу, потому как уже привыкли к нормальной еде. Ну и где, в какой тюряге ты такое видел? Или хотя бы слышал? А? Теперь-то веришь?

— До сих пор не верю.

— Могу дыхнуть перегаром, чтоб у тебя в мозгах прояснилось. Система простая…. Пашешь, как негр на плантации, и если норму даешь, то живешь как белый человек.

— Вот теперь и будем вкалывать, как белые негры… Теперь у нас бригада имени того мутанта… Как его? Ну, который песенки пел и ногами кренделя выделывал?

— Не помню… Меня негры не интересуют.

— Ну, который сначала был негром, а потом стал белым? У нас, правда, наоборот, но остальное — в тему.

— Отвяжись со своим негром! Нашел, кого вспоминать: в тюряге тот негр не сидел, а лопату он в жизни в руках не держал. Сачок он, а не проходчик… Ты лучше прикинь, как изменилась наша житуха. Кормят теперь нас на убой. В натуре, усиленная пайка: с колбасой и куриными окорочками. Ну, и в какой тюряге кормят колбасой и окорочками? А курево по пачке в день? А по выходным — по пузырю водки на рыло? Это как? Где ж такое видано? А чтоб без погонял пахали как звери? На всю нашу кодлу всего два бугра, и те с понятием — оба проходчики, как и мы. Нет, ты всё же признайся, что насчет баб не верил.

— Ну… были сомнения. Хавка или водка — это еще ладно, можно купить. Хотя тоже бабок стоит: нам тот ящик водки на один зуб. А вот где они баб взяли — это задачка.

— Задачка… С какой-нибудь женской зоны сдернули, по обмену или еще как, вот и вся задачка.

— Нет, братуха, — не согласился собеседник. — С воли они, это сразу видно. И одеты как настоящие шлюхи. Духи у них тоже дешевые: сладкие и терпкие. На нарах они не парились. Зуб даю!

— Зато в койках попарились от души, — усмехнулся скептик.

— И еще как! — согласился напарник. — Наша-то, рыженькая, в мыле была, как лошадь на скачках. Думал, что ее наши мужики насмерть заездят… Ни фига подобного! Вот уж кошка живучая: восемь мужиков пропустила через себя. Да еще все с голодухи, так отдрючили, что от простыни ее отдирать пришлось.

— Я пять заходов успел сделать, — похвалился участник того небывалого заезда и задымил новой сигаретой. — А ты?

— А я три.

— Слабак! Чухрай гонит, что успел восемь ходок сделать.

— Ха! Нашел кому верить — он же шофер!

— Какая разница: шофер он или бетонщик?

— Есть разница, — снова усмехнулся товарищ. — Он же как в старом анекдоте про шофера: ходку сделал, а две припишет.

— Не, братуха, ту рыжую бабцу он, в натуре, затрахал. Она не знала, куда от него и деться. Я, правда, не считал, сколько заходов он сделал — может, что и приписал для понту, но мужик он здоровый.

— Если в нашем звене кто и здоровый по этой части, так это Семён.

— Семён? Да в нём росту метр с кепкой, а ты говоришь… Нашел здорового…

— Ростом он не вышел, но, в натуре, у него вся сила в корень пошла. «У Семёна Кузина большая «кукурузина»! — пропел он строчку из известной частушки. — В натуре! Вот уж под кем та девка верещала, так это под ним.

— Тут не только заверещишь, но и на стенку полезешь: целых восемь оголодавших мужиков.

— Она, часом, не орала: «Сдай назад, шею не поверну!»

— Может, и орала, да разве там что разберёшь? Такой хай подняли, что сами чуть не оглохли. Охрана два раза в дверь колотила, чтоб успокоились.

— Так, не так, но ту рыжую биксу мы затрахали чуть не насмерть: когда ее забирали из камеры, так и висела на конвойном. Неделю, наверное, отлеживаться будет…

— А может, и нет, тут, братуха, не угадаешь.

— Чего уж тут угадывать, если она еле копытами шевелила? Неделю будет на больничном. Как это у них называется? Критические дни? В натуре, эта попала на критическую неделю. А если считать по количеству мужиков — то на восемь дней.

— Кто ее знает… Может, в тему, а может, — и нет: худые бабы выносливые как кошки. Когда я служил в армии, то как-то ночью забрела в нашу казарму одна молоденькая деваха — лет двадцать ей было, не больше. Сама пришла, никто ее силой не затаскивал или водкой не заманивал. На тумбочке стоял молодой солдат, но парень не промах. Как только он понял, чего ей надо, сразу затащил ее в ленинскую комнату. Канцелярия на ночь закрыта, каптерка — тем более, где ж с ней развлечься? Не в умывалке же… Сколько заходов успел сделать тот молодой, он не признался. Его особо не пытали и даже простили его борзость — за то, что он до дембелей успел разговеться.

— В нашей роте обычаи блюлись строго, — пояснил рассказчик, — сначала все блага перепадают дембелям, потом старикам, потом годкам… Молодым, если чего и перепадет, то в последнюю очередь. А тот дневальный отмочил номер: в два часа ночи включил освещение в центральном проходе и заорал: «Дембелям подъем! Остальным спать!» От такой невиданной борзости два или три дембеля, безбожно матерясь, сползли со своих коек, и, накручивая на руки ремни с бляхами, потянулись к тумбочке дневального, чтобы проучить молодого. Однако тот ошарашил их на дальних подступах: «Товарищи дембеля! Не желаете ли развлечься с молодой девкой? Я служу первый год, но устав знаю: сначала дембеля, а потом на ваше усмотрение. Прикажите поднять стариков — подниму». Пока дембеля таращились на него в полном недоумении, один из них заглянул в ленинскую комнату и обалдел: прямо на полу, на шинели лежала девка, готовая к употреблению. То есть — уже полураздетая и с голыми коленками. За отличное знание устава тот ушлый дневальный потом пользовался поблажками со стороны дембелей: его не назначали на хозработы…

— Хватить травить про дневального! — нетерпеливо перебил напарник. — Про девку давай!

— Замётано, про девку… Представь себе, братуха, за ночь она выдержала всех наших дембелей — а их было, точно не помню, то ли восемнадцать, то ли двадцать человек. Ребята молодые, здоровые, физически накаченные и все «голодные». Ну, в том смысле, что с бабами давно не были. Там, где я служил, женщины в большом дефиците были… И что ты думаешь? Перед подъемом ушла своими ногами. А перед этим ее всю ночь по ленинской комнате на шинели возили, сухое место на полу выбирали. Уделали там весь пол… Выносливая сучка попалась…

Он смачно сплюнул и продолжил:

— Видел бы ты потом рожу нашего замполита, когда он утром приперся на развод и сунулся в ленкомнату. Дневальные, понятно, успели полы протереть, но какой там духан стоял! У того старлея аж ноздри раздуваться стали, как у племенного жеребца. Наверное, понял, какой политинформацией мы там занимались, но придраться не смог. Судя по его обалдевшей роже, он никак не мог взять в толк, где мы нашли десяток девок, если и одну найти там было большой проблемой. На утреннем построении он с большим подозрением присматривался и принюхивался к довольным дембелям. Да кто ж ему признается, что ночью в ленкомнате устроили невиданный бордель. Тут кроме нарядов или суток на «губе» можно и срок схлопотать: устроить такое в ленинской комнате, да еще под портретом Ильича — статья политическая. В тот день он многих дергал «на собеседование» в ту самую комнату, всё выпытывал у годков и молодых, что там было ночью. Никто, понятно, не признался — все спали, как и положено по уставу. Потом та шалава еще раз к нам на ночь забрела, но второй раз ей было легче: дембеля уже не такие голодные были. Пять заходов никто не осилил…

— Вот потому она больше к вам и не ходила.

— Это почему же?

— Нашла себе другую роту, где дембелей было побольше, и не таких слабаков, как у вас. Я вот служил на Севере, там с бабами тоже был сильный напряг. Кругом одни нефтяные вышки да казармы, женщин почти совсем нет. А те, которые есть — все как королевы: какие бы они не были — староватые или страшноватые, а всё равно отбою от мужиков не было. Север… Как-то был у нас неслабый прикол.

Он вытащил из пачки папиросу, и нарочито не спеша начал прикуривать.

— Ну не тяни кота за хвост! Начал рассказывать, так рассказывай…

— А я что делаю? Рассказываю… Я в связи служил, такая отдельная точка посреди тундры. До ближайшего поселка километров семьдесят. И вот как-то прикатил к нашей станции связи чукча на своих олешках. Они там по тундре так и гоняют на нартах, хоть за сто километров, хоть за триста — им это недалеко. Не знаю, чего он там у нас забыл, но когда вернулся к своей упряжке, то сначала матерился, а потом заплакал. Наши хлопцы успели у двух его оленей отпилить рога…

— Зачем это?

— Темнота! Это же панты! Из тех рогов какие-то лекарства делают, очень дорогие. Потому и сами рога тоже в цене.

— И что чукча? Сильно убивался?

— По олешкам — да, убивался сильно: жалел их и гладил им морды. Чего-то всё лопотал на своем языке, но мы не поняли. А бабу свою даже и искать не стал: запрыгнул в нарты и зачесал в тундру.

— Как?! Вы у него и бабу увели?

— А ты как думал! Панты — пантами, то для денег, а вот без баб на Севере полный швах. Все в цене, даже чукчи… Правда, нам попалась немолодая и страшная… А грязная!

— Редко моются?

— Они вообще не моются, потому такие грязнючие. В натуре, чтоб ее отмыть, пришлось три раза воду менять. Как ее за один раз отмоешь, если она с рождения не мылась?

— Как же она вам далась, чтобы ее мыли?

— Ха! Скажешь тоже! Если бы не одеколон, то не далось бы.

— Не въехал! При чем тут одеколон?

— А при том, что чуть ли не единственное русское слово, которое она понимала, было как раз «одеколон». И пока в нее не залили целый фанфурик, верещала так, что будто ее кастрируют без наркоза.

У братухи были кое-какие сомнения по поводу кастрации женщин: о кастрированных мужиках он слышал, а о кастрированных женщинах — нет. Но он счел это несущественным моментом и с любопытством спросил:

— Ну, а вы?

— Мы-то? — Напарник с довольным видом почесал грудь. — Отвели душу! Мы ее на своей точке прятали, даже лейтенант не знал. Прапора своего в долю взяли, вот он и помог ее припрятать в холодном вагончике. Тот вагончик еле отапливался — плюс пять или десять градусов, лишь бы вода не замерзала, вот там мы ее и держали. Чукчам то не мороз, они ухитряются и в тундре спать, когда за минус сорок. А через две недели заявился на своей упряжке тот «чухонец», ну, муж ее. Вспомнил всё же, что свою бабу оставил на нашей точке. Ну, понятно, устроил шухер…

— За то, что вы его бабу всем кагалом пользовали?

— Нет, не за это. За то, что ее помыли. Я же говорил, что они с рождения не моются.

— Только за это?

— Ну да… Мы же не знали, что им мыться нельзя. От чистоты они сильно болеют: не привычные они жить без грязи. В натуре, пока снова грязью не покроются, так и будут болеть. Прапор-то там служил уже лет пять, понимал по-чукотски и перевёл, чего он верещал на своем языке. А то, что мы ее две недели трахали, за это он не ругался. Даже наоборот, лопотал, что это есть хорошо, главное — чтобы пацана ей заделали. Девки у них не в почете… Чукчи хвалятся друг перед другом, у кого больше сыновей и оленей. Всё остальное, кроме спирта или водки, им по барабану. Потому не важно, кто заделал жене сынка — он сам или помог кто — главное, что он считается его ребенком.

— Дикий народ. У нас такое устрой, так муж может и башку проломить.

— У нас одни обычаи, у них другие. К примеру, если ты почетный гость, то глава семейства запросто может уступить тебе на ночь свою жену или дочку, а хочешь — так обеих сразу. В тундре холод собачий, в их ярангах тоже не жарко, вот и дают на ночь грелку во весь рост, чтоб не мерз с непривычки.

— А как же сам чукча? Всё же в одной яранге спят, слышно же будет…

— Ему по барабану! Только лопочет, чтоб обязательно пацана заделал. Ну, а не хочешь пацана делать, просто так лежи и грейся.

— В натуре, порожняк гонишь, а я и уши развесил, — засомневался напарник.

— Чего мне гнать-то? Я же тебе говорил, что служил на Чукотке. Не веришь — съезди туда в гости, могу адресок дать. В тундре, понятно, адресов в нашем понимании нету, но найдешь: те туземцы тебе подскажут, где стоит нужная тебе яранга и даже отвезут на своих упряжках. Бери с собою побольше спирта, и ты у них будешь дорогим гостем. У них другая жизнь, на нашу не похожа.

— На нашу житуху теперь вообще ничего не похоже, — заметил напарник.

— Примерно так. Но согласись, что это куда лучше, чем на нарах париться и тюремную баланду хлебать. Так срок мотать веселее: отпахал смену, норму заделал и всё как с куста: и хавка, и водка, и баба. Да и время быстрее идет.

— Ну, в общем-то, да… Только норму нам наполовину повысили.

— Не бери в голову! На таких харчах, с водярой и бабами мы любую норму дадим, даже — две. Агитировать никого не надо, и так всё понятно. А кто не хочет пахать, скатертью дорога: место на тюремных нарах найдется. Там тоже как в яранге: в грязи, в вонище и тесноте. Только баб нету, и потому смотри, как бы уркаганы тебя самого не поимели. В этом плане они тоже без комплексов.

— Да… С хавкой и водкой наш хозяин сильно придумал. С бабами — и того круче. Подгонять не надо: в натуре, за двоих ломить стали.

— Утехи с бабами и будут нас подгонять. Будем пахать как рабы на плантации. И кнут не нужен.

Напарник усмехнулся:

— Ясный перец! За пряник с голой бабой мы будем пахать как проклятые. А кнутом пусть негров подгоняют.

ИСПОДНЯЯ СТОРОНА МЕДАЛИ

В тесной прихожей обычной квартиры, которые в обиходе называют «хрущёвками», зазвонил телефон. К нему подошла молодая женщина в банном халате лилового цвета, накинутом на еще влажное голое тело, и в домашних пушистых тапках под цвет халата. На голове было накручено белое полотенце.

— Алло! Людк? Ты как там, жива? А, Людк? — услышала хозяйка квартиры голос своей подруги Жанны.

Звонила ее товарка по тому незабываемому выездному обслуживанию клиентов, которых не то чтобы к необычному разряду отнести было нельзя, но и к самому последнему. Во всяком случае, сама Людмила не могла припомнить в своей бурной биографии ничего подобного.

— Ой, не спрашивай, Жанка! Два часа в ванной откисала… Подогнали нам кобелей, так кобелей: всё наизнанку вывернули. Еле хожу… Кнуту сказалась, что после отгула я еще день на больничном, по-женски. Чтоб не цеплялся…

— Я тоже… Но послезавтра — хочешь, не хочешь — а на работу тащиться придётся. Больничные нам не оплачивают. Козлы депутаты об этом не подумали, еще одна недоработка в их долбаном законе. Не знаю, кто нас заказал, но напустили на нас целую кодлу оголодавших уголовников. Они, в натуре, способны дохлую лошадь затрахать, не то, что нас. Мамочка моя, восемь потных скотов на меня накинулись! Не думала, что и живой останусь. Один меня всем своим весом в матрас трамбует, так, что смачные шмяки и за дверью камеры, наверно, слышны, а семеро стоят, гогочут и зенки пялят, словно голого тела никогда не видали.

— Где бы они видели? Они все с тюрьмы или зоны — там девок нету. Только на картинках и видят. Вот и накинулись с голодухи. Влетели мы нехило, да еще попали в первую партию. Тем сучкам из другой тройки будет легче, чем нам. За две недели уголовники не успеют оголодать до такой степени. Ну уж, наверное, никого из них не будут трахать по семь раз. А мне один такой кобель попался. Всем кобелям кобель — а уж я-то их на своем веку повидала. С виду вроде мужик так себе, небольшого роста, плюгавенький такой, а меня семь раз пахал вдоль и поперек. Дорвался, скот, до бесплатного! Общественник хренов! Обслюнявил и облапал всю. А ручища у него как грабли: всю кожу исцарапал, особенно на заднице и на груди.

— Мне тоже досталось. У них шкура на ладонях задубевшая, как у бомжей на пятках. Чем они там в своей тюряге занимаются? А, Людк? Камни, что ли каждый день грузят?

— Онанизмом! Вот они чем там занимаются, — зло ответила подружка. — Видала, какие мозоли на ладонях набили?

Та кивнула, хотя говорила по телефону, и этот жест был излишним:

— Как в каком-то итальянском кино, где мужики без баб мучились. Один дрова рубил, второй в колокола звонил… У тех тоже на ладонях мозоли были, — продолжала Людмила.

— То комедия, где выдумки больше, чем правды, — возразила Жанна. — А мы попали в документальное кино, вон, сколько «документов» теперь на теле: сплошь синяки и ссадины. На заднице вообще живого места нет. Скоты!

Людмила снова кивнула и неожиданно добавила:

— Я тут прикинула, и знаешь, что выходит?

— Ну?

— Если б те уголовнички платили нам всего по «чирику», то мы заработали бы сотни по три с половиной зелеными, не меньше…

— С них и по пять баксов не получишь, — с сомнением заметила Жанна. — Халявщики общественные! Ну, разве что какой-нибудь заразой наградят…

— Это вряд ли. О нашем здоровье позаботились: врач всех нас на кресле смотрел, как в женской консультации. Осмотр по всей форме, как в порядочном борделе.

— Ага… А после осмотра вывалил на стол целую кучу презиков. Я сперва думала, что это на всю нашу компанию. А оказалось — на каждую! У Зинки, нашей новенькой, глаза чуть не вылезли.

— Это ей не в конторе сидеть, пусть привыкает.

— Я успела сосчитать: врач выдавал по сорок презервативов, а у меня осталось всего четыре. Во, скоты озверевшие! Получается, что если считать даже по два «чирика» с рыла, то я намолотила на семьсот баксов. Рекорд сезона!

— Да, Жанка, веселую они нам случку устроили с тюремными кобелями. Век теперь не забудешь.

— Ой, не говори… И еще хорошо, что через три часа выпустили нас из камер. Иначе и сорока презиков бы не хватило, а нас пришлось бы из того подвала на одеялах выносить.

— Как думаешь, куда они нас возили?

— И думать не хочу. После той «брачной ночи» до сих пор голова кружится, и дрожь в коленях не проходит. Не знали мы раньше о том подвале, и еще бы век не знать. Ты тоже, Людк, помалкивай. Иначе точно без языков останемся.

— Да… Видела, как за день до того подвала, Пьер воду мутил? Объяснял сутенёрам задачу. И хоть орал больше обычного и не по делу, но я-то видела — был страшно напуган. Даже сутенёрам не сказал, от кого был заказ. Нам тем более не скажет.

— Не скажет. И когда тот джип прикатил за нами, его тоже не было. Где-то прятался… Не знаю, кто на него наехал, но нас сходу бросил на растерзание тем потным скотам.

— А я знаю, кто на него наехал.

— Откуда ты можешь знать? — подозрительно спросила Жанна, однако настаивать не стала и тут же поправилась: — И кто же?

— Светка как раз ублажала его на нашей съемной хате, она и слышала разговор по телефону.

— Ну и?

— Она не всё поняла, но Пьер тогда и из постели вылетел — после того разговора у него охота к женскому телу напрочь пропала.

— Это почему же? Кобель он неутомимый: чуть не каждый день с кем-то из наших девок в койке кувыркается.

— Может быть… Но меня в кровать не затаскивал — я не в его вкусе. Так вот, Светка говорит, что в тот раз Пьер в постели облажался. Всё шипел и плевался… И еще она разобрала, что он поминал самыми хорошими словами… Знаешь кого?

— И кого?

— Демона!

— Иди ты! На хрена ему наши девки?

— Ему — не знаю. Он и почище себе может найти. А вот для тех уголовничков мы, похоже, в самый раз сгодились. Если так, то мы побывали в гостях в «ЧК». Только никому не говори, что я тебе сказала. А то как бы в ту «ЧК» по новой не загреметь, но уже не по своей работе. Без язычков можем остаться.

— Могила! — шепотом заверила Людмила. Но любопытство ее так и распирало: — А что она еще говорила?

— Светка-то? Еще она поняла, что если Пьер не отдаст нас на растерзание каким-то уродам, как теперь выясняется — тем уголовникам, то его самого оформят «девочкой» и закроют в камеру.

— Ему и в мальчиках неплохо…

— Потому и сдал нас, паскуда. Чтоб мы за него отрабатывали…

— Отработали! Субботник что надо: до сих пор все болит и ломит.

— Ты, что, в самом деле веришь, что приняли такой закон? По которому нам придется ублажать «общественников» бесплатно?

— От тех козлов всего можно ожидать… Ты что, не видела по телеку их паскудные рожи? Тебе — не знаю, а мне такие клиенты попадались, из нашей думы и даже из Краевой. Свиньи зажравшиеся! С обычными мужиками — с теми проще, сама знаешь: получат свое и гуд бай! А эти твари просто так не могут: всё изобретают и выгадывают. Как бы так потрахаться да подешевле. Или совсем на халяву: мол, мандат у него от народа, могли бы и бесплатно уважить. Гнилые клиенты… Сами виски или коньяк лакают, а нам норовят подсунуть пойло подешевле, на всем экономят.

Какое-то время обе молчали и вздыхали.

— Ну что, Людк? Не так что ли?

— Так, Жанка. Мне тоже такие попадались, особенно, когда была помоложе. Хуже, чем кавказцы. У тех понтов много, но кобели азартные. А эти елозят по тебе, елозят, и всё никак не пристроятся. Дерьмо! И как мужики, и как клиенты.

— Как выйдем на работу, девки из другой тройки начнут приставать с расспросами. Мол, чего там и как? Смотри, ничего им не сболтни. Молчи, как рыба об лёд, и всё! Как-нибудь перетопчутся и без рассказов о наших приключениях. Ну, а через две недели им будет не до понтов: сами побывают в том веселом подвале и отметины от тех случек у них останутся на их собственных задницах. На память. Это сейчас они горазды языками чесать. А вот когда их вынесут из того подвала, длинные язычки-то свои прикусят, и будут дружно помалкивать.

— Нам тоже нужно молчать. А то как бы не нарваться на неприятности: нас ведь предупреждали, чтоб не чесали языком. А раз уж нас угораздило попасть в подвал «ЧК», то самое лучшее это помалкивать в тряпочку. Скромно и со вкусом! Думаю, что ни наши погонялы, ни сам Пьер, приставать к нам с расспросами не будут.

— Это почему же? Им, поди, тоже интересно узнать, куда нас на случку возили.

— Ты что, забыла? Тот борзый ухарь на джипе уже обещал Кнуту, что может оформить его «мальчиком»… На подработку. И мне почему-то кажется, что он может такую подляну устроить. Пьер тоже не застрахован от нашей женской доли. И потому они будут помалкивать. С Демоном шутить — охотников давно нет.

— Очень крутой?

— И даже слишком. Говорят, что у него проблемы с чувством юмора…

— Большое дело! Над анекдотами, что ли, не смеется? То же мне, проблема.

— Не перебивай! Смеется он над анекдотами или нет — я не знаю. У него другая проблема: шуток вообще не понимает… Девки болтают, что он многих на тот свет отправил. В шутку он их туда отправил или всерьез, не в курсе. Врать не буду. И провалиться мне на этом месте, наши уроды об этом знают. Вот попомни, что я сейчас скажу… Если тот подвал в самом деле как-то связан с делами Демона, то и наши козлы ни за что не осмелятся нас расспрашивать: что там и как… Они трусливы.

— Ты думаешь, что их могут не только оформить «девочками»? — со страхом спросила Жанна.

— Угу. Могут и вообще в землю закопать. Помнишь, когда мы обслуживали Князя и его крутых пацанов, в кабаке «Звездная пыль»? Ну, когда он еще был живой?

— Ну?

— Князь крутым вором был, в большом авторитете. У него на шкуре живого места не было: всё в тюремных наколках. А потом кто-то наехал на его бригаду. Да так лихо, что половина его кодлы и он сам оказались на кладбище.

— Ты думаешь, что это был…

— Я тебе ничего не говорила, — поспешно перебила Людмила. — Держи язычок за зубами! Я не знаю, чего они там делили — то не бабского ума дело, но по пуле крутые подельники Князя получили.

— Выходит, что и нас могут пристрелить? Если будем болтать? Ой, мамочка!

— Пристрелить — это вряд ли. А вот с проломанной головой оказаться в канаве можем. Ну, а менты напрягаться и искать, кто это сделал — не будут, сама знаешь.

— Чтоб у тех депутатов геморрои повыскакивали! — зло пожелала Жанна. — Они сдуру приняли дебильный закон, а мы попали под раздачу.

— Ты что, дурёха, в самом деле веришь, что есть такой закон?

— А какая теперь разница? Есть он или его нету? Демону законы не писаны. Он и так кого хочешь нагнет и поставит в любую позу. Вон, прислал джип, и никто из наших уродов не вякнул. Сколько им нужно было девок, столько и забрали. Неслабый субботник получился: по восемь оголодавших мужиков на каждую.

— Ничего-ничего, через две недели мы посмотрим, на кого будут похожи девки из той тройки. И на ту задаваку, Нинку, тоже поглядим, как она будет ходить: нормально или в раскорячку. Поменьше выдрючиваться будет. А то ишь, цаца какая! Она у нас деваха первый сорт, а мы все второго. Там с нее гонор слиняет. Подумаешь, высшее образование у нее… В койке диплом не нужен. Этим клиенты не интересуются. Можешь быть даже неграмотной, лишь бы всё было на месте, и на рожу была нестрашная.

— На уродок тоже западают, — возразила Жанна. — Вот, хотя бы Лидка белобрысая: ни кожи, ни рожи, и зад с кулачок. А, поди ж ты, у нее свои постоянные клиенты есть. Ее требует, не нас… Чего такого особенного они в ней нашли, чего у нас нету? А?

— Значит, чего-то нашли. А может, наоборот: обожрались сладкого, вот их и тянет на уродок. Вроде того, что когда залетишь, тоже солененького хочется.

— Похоже на то. Этим свиньям не угодишь. Ну, ладно, выздоравливай и набирайся сил!

— Пока!

Виктор Аннинский,

2011 г.

Примечания к тексту:

* Демон — прозвище начальника Управления ФСБ по городу N.

** ЧК, здесь: прозвище Управления ФСБ по городу N.

P.S. Текст публикации повторяет некоторые главы из остросюжетного приключенческого детектива «В нейтральных землях».

Он нервно сжимал кулаки, его скулы ходили ходуном, а вены на лбу вспухли. Весь его вид источал злость и ярость. Алиса не могла понять, что именно его могло так выбесить за ту минуту его нахождения около первой пленницы.

Девушка постаралась как можно сильнее вжаться в угол на кровати. Можно было подумать, что это помогло бы ей, и Павел прошел бы мимо. Но ее участь была неизбежной. Павел неумолимо двигался медленным шагом к камере Алисы.

Вот щелкнул замок, и металлическая решетка снова с лязгом поползла в бок. Мужчина подошел к кровати и стащил Алису на пол за волосы. Девушка с визгом, кубарем свалилась с кровати. Она почувствовала резкую боль в ноге и как что-то горячее стекает по ней.

Бедняжка успела бросить взгляд вниз, на ногу. Она поняла, что когда Павел стаскивал ее вниз, она пропахала ногу о намотанную на край кровати проволоку. Но эта боль перебивалась невыносимой болью в волосах. Павел беспринципно тянул ее к двери камеры за хвост, даже не обращая внимания на отчаянные возгласы Алисы.

Павел бросил ее около входа в камеру. Девушка съежилась на холодном полу и не могла решиться посмотреть, чем лязгает по решетке Павел. В ее голове рисовались жуткие картины из различных ужастиков. Почему-то в голову сразу приходили некоторые сцены пыток из «Пилы». Может быть, именно поэтому она так и не решилась посмотреть на своего мучителя и предугадать свою участь.

Спустя несколько ужасающе продолжительных минут звук прекратился, Павел закончил копошиться у решетки и обернулся на Алису. Он поднял ее за руки и поставил на ноги. Заглянув все еще горящими от злости глазами в лицо Алисы, он сказал:

– Я смотрю, ты очень переживаешь за эту грешницу. Тогда смотри и запоминай.

Павел толкнул Алису лицом в решетку. Девушка, споткнулась и почти упала на металлические прутья. В ее глазах застыл леденящий ужас, по щекам текли ручьем слезы, а сердце трепетало и пыталось провалиться в пятки. Она чувствовала, как Павел привязывает ее руки и ноги к прутьям. Закончив с ее конечностями, Павел приблизился к ее голове и прямо на ухо зашипел:

– Запомни, девочка, никогда не сочувствуй им. Они греховны. А ты. Ты еще имеешь шанс на спасение. А сейчас ты будешь смотреть на эту девочку и в последний раз переживать за нее. Постарайся проникнуться ее болью и страданиями и никогда больше не повторять своей ошибки – не надо сочувствовать.

Алиса ощутила грубые и жесткие пальцы мучителя. Он вплотную прижал ее голову к прутьям и закрепил кожаным толстым ремнем, так, чтобы Алиса видела абсолютно все, что будет делать Павел.

Мужчина закончил с ней и вернулся к уже оклемавшейся девушке, которая стояла у распорки и с отчаянием пыталась освободиться. Алиса во все глаза смотрела на мученицу и молилась, чтобы она осталась жива после сегодняшней экзекуции.

У жертвы же, наоборот, были совершенно противоположные мысли. Все ее тело болело и жгло. Многочисленные раны кровоточили и невыносимо болели. Было такое ощущение, что она игольница и в нее сейчас воткнули все иглы мира. Она подняла глаза и увидела фигуру приближающегося Павла.

Внутри у нее все оборвалось. Она прекрасно понимала что не переживет сегодняшний день. Да ей уже и не хотелось. Если в самом начале в глубине ее сердца теплилась надежда на то, что она выберется отсюда, то сейчас ей хотелось единственно возможного освобождения – быстрой смерти.

У Павла же были совершенно другие планы на первую мученицу. Она очень сильно расстроила его своим обмороком. Он надеялся, что она более стойкая к боли и протянет подольше. Его вообще в принципе бесили все эти женские уловки – обмороки, слезы, мольбы. Он презирал слабость, тем более женскую.

Мужчина вышел на центр комнаты, выудил из заднего кармана рацию и отдал короткую команду:

– Санитаров в тюрьму.

Буквально через полминуты в подвал вошли пять крепких, практически два на два размером парня. На них были надеты белые рубашки из хлопка с коротким рукавом, такие же белые, широкие штаны. Что было примечательно, так это то, что у них на одежде не было ни пуговиц, ни завязок, ни заклепок. Вообще ничего, что могло оторваться или выпасть. На лицах санитаров были надеты плотные медицинские маски, на руках перчатки, на голове шапочки, а на ногах белые ботинки без шнурков.

Такая форма одежды была обязательна. Павел намеренно сделал так, чтобы его тюрьма максимально напоминало психиатрическую лечебницу. И даже санитары, которые только что вошли в помещение были реальными сотрудниками психбольниц. Кто-то в прошлом, а кто-то из них и ныне работал в действующих засекреченных больницах, которые проводят незаконные эксперименты над своими больными.

– Так, всех девочек приковать как ту. – Павел обернулся на Алису, показывая на нее пальцем. Санитары, молча, кивнули и разошлись по камерам.

Крепкие парни не церемонились с пищащими и орущими пленницами. Они хватали девочек, словно они опаснейшие больные в психушке и ловко привязывали лицом к прутьям камеры. Через десять минут все восемнадцать девочек смотрели в центр арены на первую жертву. На одну из них, которой непосчастливилось открыть этот жуткий сезон извращенных игр.

Павел кивнул, и санитары рассредоточились по комнате, встав на равном расстоянии около камер.

Представление началось.

Мужчина протяжно вздохнул, подготавливаясь к показному выступлению, и подкатил к распятой девушке металлический столик с хирургическими инструментами. Девушка, увидев новые приспособления для ее пыток, совершенно поникла, и струйки слез хлынули из ее глаз.

– Все вы прекрасно знаете, что женщины несовершенны. – Начал Павел говорить очень громко, обращаясь ко всем присутствующим в тюрьме. – Я специально долго время изучал искусство хирургии, чтобы сделать из Вас всех совершенное творение. Вы будете воплощением творения господа Бога и меня!

Павел демонстративно взял с металлического столика скальпель и вознес его над головой. Мужчина покрутился вокруг себя, показывая пленницам острое орудие труда. Сделав полный оборот вокруг себя, Павел остановился лицом к лицу с распятой девушкой. Он медленно, смотря ей в глаза, подошел к своей жертве вплотную и внимательно осмотрел ее.

На девушке было мало живого места. Практически все ее тело было испещрено мелкими порезами, все еще кровоточащими. Но Павел все-таки нашел одно живое и крайне несовершенное место на теле этой грешницы – руки.

Он поднес к руке дрожащей девушки скальпель и с силой надавил лезвием на бледную кожу чуть выше локтя. Из-под лезвия тут же хлынула ярко алая кровь.

– Аааа! – по всему подвалу разразился эхом звонкий, истошный крик. – Не надо прошу!

Крики были настолько жуткими и оглушительными, что вызывали настоящий ужас. Девушка тряслась всем телом. Ее лицо было пунцовое, глаза налились кровью, а слюна брызгала во все стороны. Она всеми оставшимися силами пыталась вырваться из крепких оков.

Но Павел не реагировал уже ни на что. Его так сильно возбуждала его творчество, он увлеченно и с азартом продолжал пытку. Лица санитаров были каменными. Казалось, что они видят нечто подобное каждый день и им просто скучно.

Сама ситуация была угнетающей, но мозг Алисы настойчиво пытался обмануть ее, говоря, что это только сон. Пусть и правдоподобный, но всего лишь сон. Скоро все кончится, все пройдет, нужно только подождать.

Но кошмар не прекращался, а отчаянные крики вовсе не походили на те, которые можно было слышать где-то из глубин сна.

Павел методично разрезал кожу по кругу, оголяя мышцы руки. Девушка визжала, оглушая своим криком всех присутствующих, иногда ее крики переходили на гортанный крик. И тогда создавалось впечатление, что демоны выбрались из преисподней и поселились все разом в эту бедняжку.

Атмосфера вокруг была более чем нагнетающей. Некоторых девушек рвало, кто-то стонал, некоторые не выдержав, громко рыдали, а кто-то просто молча лицезрел, находясь в шоковом состоянии.

Павел был настолько поглощен своей игрой, что ничего не замечал вокруг себя. Кровь струей лилась с руки девушки и капала на пол, на котором уже была приличная красная лужа, с каждой каплей разрастающаяся еще больше. У Павла на лице не дрожал ни один мускул, он прекрасно знал, что и как делать дальше.

Закончив с верхним слоем кожи, он разрезал скальпелем и мышцы, тем самым добравшись до нервов. Он знал, что когда их задеваешь, то по телу человека проносится непереносимая боль, сводящая с ума и заставляющая мутнеть рассудок.

Павел положил окровавленный скальпель на столик и взял длинный пинцет. Он намеренно зацепил натянутые нервы на руке, легонько оттянул их и отпустил.

Как только девушка отключалась, один из санитаров сразу же услужливо подходил к ней и тыкал ваткой нашатыря. В конце концов ей что-то вкололи и больше она уже не отключалась.

Алиса видела все это и чувствовала, как перед глазами все плывет. Мозг пытался убедить ее, что все происходящее всего лишь сон, но все выглядело чересчур натурально.

– Аааааааа. – крик девушки был сравним с ультразвуком, переходящим в животный рык. Спустя минуту она смогла отдышаться от боли и со всей злобой мира взглянуть на Павла.

– Больной ублюдок. – внезапно закричала одна из девушек, находящаяся где-то слева, через несколько камер от Алисы. – Об тебя, наверное, мамаша в детстве сигареты тушила или девка какая-то не дала!

Павел только косо посмотрел на нее, но сразу же снова переключился на жертву.

– Чтоб ты сдох! Гореть тебе в аду! – Терзаемая жертва заливисто кашляла и хрипела. Кровь из ее рта брызгала во все стороны и несколько капель попали на фартук Павла. Он медленно опустил глаза на свежие капли, небрежно вытер их тыльной стороной ладони и наотмашь ударил жертву по лицу рукой.

От сильного удара она мотнула головой в сторону, из треснувшей губы брызнула кровь и тут же смешалась с кровью изо рта. Но, вопреки ожиданиям обозлившегося Павла, она не отключилась.

Мужчина краем уха услышал тихий, утробный смех. Девушка подняла голову. Она открыто насмехалась над ним, улыбаясь окровавленным ртом и смотря прямо в глаза узурпатору.

Такое издевательство со стороны рабыни Павел никогда не терпел. Он с шумом выпустил из легких воздух и, схватив со столика электрическую пилу, не глядя, рубанул по руке жертвы.

Удивительно, но он попал четко по прорезанной линии и перерубил нервы с частью кости. Оставшийся обрубок Павел переломил голыми руками. Обрубок руки безжизненно повис на кожаных ремешках, а из оковалка хлынула новая порция крови.

В глазах несчастной застыл ужас, она дрожала всем телом, из разорванных половых органов и из открытых ран продолжала литься кровь, мерно ударяясь о каменный пол, словно отсчитывая оставшиеся для жизни секунды.

Девушку трясло от боли и ужаса, от того что вся она горела, чувствуя только адские страдания и непонимание происходящего, неприятие реальности. Глазами, полными слез, ненависти и трепещущего страха она смотрела на своего мучителя, пока он с вожделением терзал ее.

– Будь проклят! Гори в аду! – прошипела девушка и отключилась.

– Неблагодарная тварь! – он плюнул на нее, скорчив злобную гримасу.

Лицо Павла было бледным. Казалось, что в эту самую секунду он возненавидел весь женский род еще сильнее. Теперь его пытки станут жестче, и ни какой пощады с его стороны эти падшие создания могут не ждать.

Наказание строптивой

Хозяин преисподней приказал своим “подданным” унести тело. Он тяжело дышал, а его член по прежнему требовал разрядки. Взгляд затуманился, и Павлу хотелось получить эту долгожданную разрядку. Но он медлил. Он хотел также насладиться этим удивительным мгновением открытия своего детища. Его чистой фантазии и вдохновения, которое, судя по всему, обещало в будущем пользоваться огромным успехом. Всего за час помощник Павла – Игорь насобирал сотни заявок от высокопоставленных лиц, которые оставалось только обработать. Сезон можно было смело открывать.

Павел оглядел прикованных к решеткам девушек. Ему хотелось продолжения, но он никак не мог определиться, кого выбрать в качестве следующей жертвы. Его взгляд то и дело падал на Алису, и все-таки мужчина в итоге остановил свой выбор на той красотке, которая посмела выкрикивать оскорбления в его адрес.

– А сейчас, дамы, будет показательное наказание строптивой. Чтобы вы, твари, знали свое место! Никому не позволено открывать свой поганый рот и хулить хозяина!

Он быстро подошел к этой девушке и сквозь решетку схватил ее за волосы, потянув ее голову вверх.

– А ты у нас смелая? – злобно произнес он. – Обожаю укрощать строптивых!

– Отпусти меня, ублюдок! Я не боюсь смерти, ты понял? А ты ответишь за свои дела! И за то что выкрали меня, и за то, что вы тут вытворяете с людьми!

– С людьми? А где ты видишь людей? – засмеялся Павел. – Я же всем четко объяснял, ты видимо прослушала, когда я тут распинался и рассказывал кто вы и зачем здесь.

– Мне плевать, что ты там считаешь! Ты больной! Тебе место – в психушке!

Девушка нагло и с вызовом смотрела ему в глаза, терпя боль, которую он причинял ей, пытаясь оттянуть ее голову за волосы. Алиса даже восхитилась храбростью этой хрупкой девчонки, которую скорее всего, к сожалению, сейчас будут пытать следующей…

– Игорь, у нас тут намечается вечеринка для одной дамочки, присылай всех, кого надо бы поощрить, пусть парни порезвятся! – с ухмылкой произнес Павел, глядя прямо на наглую выскочку, но в ее глазах так и не увидел страха, как ожидал.

Уже через полминуты послышались голоса сверху и в подвал начали спускаться мужчины, они смеялись и разговаривали между собой. Среди них были не только охранники, но и санитары. От такого количества мужчин, которые продолжали появляться и появляться, у Алисы полностью и окончательно умерла надежда на спасение.

Даже если она каким-то чудом смогла бы выбраться из подвала, наверху ее сразу же схватят. Судя по всему, тюрьма не ограничивается только этим помещением. Тем более, Ольга рассказывала ей, что тут есть еще и другие пленницы…

– Развлекайтесь парни, – с улыбкой произнес Павел, а сам сев в кресло, с интересом стал наблюдать.

– Мрази вы все! – крикнула дерзкая, когда мужчины начали ее отсоединять от решетки и грубо лапать, – С комплексом неполноценности родились и теперь отыгрываются на невинных людях, да чтоб у вас яйца отсохли, ублюдки! Что вы творите, твари?! Прекратите!

– О, милая, зря ты открыла рот, – сказал громко один из санитаров, присутствующих до этого при пытках первой девушки, – Теперь ты вряд ли доживешь даже до завтрашнего дня!

Смех охранников раздался по всему подземелью.

– Не переживай, одним днем раньше – одним позже, ты же все-равно отсюда не выйдешь. Ты здесь, чтобы служить нам!

– Ты теперь рабыня, ты должна обслуживать всех мужчин, кто захочет тебя!

– Да кто вы такие, чтобы так обращаться со мной?! Отвали, козел! – дерзкая отбивалась, как могла, а все остальные девушки вынуждены были продолжать наблюдать за происходящим, оставаясь прикованными к решетке.

На казнь девушки собралась целая толпа тюремщиков и надзирателей. Для этих извращенцев уже давно стало обыденным обычное изнасилование или принуждение, у них переставал вставать на просмотр видео обычного секса. Этих отъявленных отморозков интересовала чужая боль, заводило все, что касается страданий! Даже на кровавое месиво в районе гениталий у пленниц, не могло унять их похоть. Они были точной копией Павла в плане тяги к насилию и они с радостью служили такому доброму хозяину, который понимал и поддерживал их интерес к экзекуциям.

Многие охранники ждали, и даже отмечали игровые дни у себя в календаре. А тут такая удача – не запланированная казнь.

За несколько минут тело девушки получило множество побоев, били ее все, кто-чем может. Многие изголодавшиеся охранники, давно получавшие разрядки, с радостью включились в игру и пытались урвать свой кусок счастья.

Лицо несчастной разбили почти сразу же, руки и ноги расцарапали чем-то острым. Кто-то умудрился прокусить ей кожу сразу в нескольких местах. Девушка визжала и отбивалась под громкий хохот развлекающейся толпы.

Несчастное тело девушки буквально тащили по каменными плитам, кровь от свежит ран тащилась за ней клеймом по полу.

– Да, зря девчонка выпендрилась, ну, зато теперь отыграемся, – слышала она голос все того же санитара сквозь полуобморочное состояние, ощущая, что все свои силы она потратила на сопротивления и крики.

– Тащите ее сюда! – скомандовал Павел и обезумевшую девушку потащили в центр тюрьмы, на большую арену, чтобы все могли лицезреть казнь.

Ее приволокли в это специальное место для «грешников». На миг мужчины бросили ее к ногам Павла и расступились. Строптивая огляделась, импровизированная сцена выглядела вблизи совсем по-другому, нежели из камеры.

На полу возле столы, где еще недавно пытали жертву, была лужа крови. У несчастной закатились глаза от страха. На этот раз она чувствовала, что смерть близка и испугалась не на шутку.

Находясь в камере, она могла спокойно выкрикивать и быть смелой, но здесь… в ногах Павла и в окружении толпы мужчин, которые готовы вот-вот кинуться на нее и растерзать, она уже не была такой бесстрашной. Особенно в непосредственной близости с такой лужей крови, которая пахла страхом…

Это была кровь замученной девушки, которая еще недавно была жива! У которой были мечты, семья, жизненные цели… Эти люди отняли у нее все. И ради чего она умерла? Что от нее осталось? Всего лишь засохшая не смытая кровь на полу…

– Приступайте! – приказал Павел и толпа парней двинулась к жертве.

– Не трогайте меня, животные! – в ужасе закричала она.

Алиса продолжала смотреть, как завороженная, иногда она переводила взгляд на Павла и ей казалось, что в центре тюрьмы сидит сам дьявол.

Строптивая была в ужасе, не осознающую еще до конца, что с ней происходит, ее приковали цепями, заставив вытянуться во весь рост.

Видимо от страха, она даже на время потеряла сознание, но затем очнулась, почувствовав сильный запах крови. Все это помещение провоняло запахом людей, побывавших здесь до нее. Тут же ее окатили ведром холодной воды.

– Просыпайся, грешница, пришло время ужина… для нас, – мужчины снова рассмеялись. И для несчастной началось самое страшное.

– Знаешь, шлюха, – один из санитаров плюнул ей в лицо и продолжил, – Раньше существовала пытка, во время которой девочек, приговоренных к смерти через повешение, растлевали при всех на площади, так вот, ты не похожа на скромную девушку, достойную красивой смерти, но давай будем придерживаться традиций, пусть и не наших, но… знаешь что, мы немного утрируем.

Все люди, находящиеся в зале, начали снимать свои штаны, если их можно было назвать людьми. Все тело девушки тут же покрылось мурашками и страх завладел ею, она почувствовала, что не оковы, а собственное тело сковывает ее.

Охранники начали приближаться к ней. Чьи-то руки грубо стали лапать ее, ощупывая задний проход, кто-то спереди трогал за грудь, и еще через миг один из мужчин уже начал просовывать палец в промежность.

– Начните с порки! – послышался грозный голос Павла, который ощущал уже сильное нетерпение от перевозбуждения.

Кто-то из охранников быстро подбежав к стеклянной стене, снял хлыст и громко крикнув, чтобы все разошлись, начал наносить удары один за другим.

На теле девушки появлялись кровавые полосы, нежная кожа лопалась от каждого удара, она кричала и умоляла его прекратить. Мужчины смеялись и переговаривались, что старый добрый хлыст способен очень быстро выгнать спесь из любой женщины.

После семи ударов Павел поднял палец вверх:

– Довольно! Теперь можно начинать! Разложить ее на пыточном столе!

Трое охранников сразу же отцепили несчастную, которая уже едва стояла на ногах, и быстро разложили ее на деревянной столешнице, где еще недавно была до смерти замучена первая жертва.

Хрупкие запястья тюремной пленницы были больно стянуты толстыми кожаными ремнями и зафиксированы к этому огромному деревянному столу, на котором она лежала с широко разведенными ногами, причем таким образом, что пятки практически дотрагивались до ягодиц.

Девушке было не столько больно, сколько страшно, поскольку ее сокровенные части тела были обнажены и выложены напоказ этим тюремным подонкам. Она завыла.

Таращась на ее раздвинутые ягодицы и колечко ануса, мужчины ощупывали ее промежность, липкие потные руки жадно лапали ее. Под вульгарные шуточки и улюлюканье кто-то начал протискивать в анус сухой горячий палец. Она, крепко стиснув зубы, зашипела от боли. Палец убрали, оставив острую боль и жжение.

– Ого, такое узкое очко, – гулко сказал кто-то из присутствующих сиплым прокуренным голосом.

– Сейчас мы это быстро исправим, раздуплим, гы-гы.

Еще больше возбудившись от сопротивления заключенной аристократки, тюремщики похабно шутили и ржали. Стоявший между ног девушки мужлан начал пристраивать свой член к анусу пленницы, навалился на нее всем телом, но у него ничего не получилось – уже очень было узко. От ужасной боли бедняжка орала и пыталась вырваться, но многочисленные руки насильников крепко держали ее тело, поэтому она просто елозила по столу, пытаясь высвободиться.

Растянув руками ягодицы узницы, мужчина смачно плюнул ей на анус и опять приставил член к заднему проходу, при этом наваливаясь всем телом.

На этот раз детородный орган, упираясь в колечко сфинктера, после незначительного сопротивления, начал понемногу прорываться внутрь. Строптивая заорала. Здоровенный инструмент насильника грубо проникал в узкий анус, а под бешеным напором мужика дырка расширилась, и член стал проходить в кишечник.

Опять плюнув на ладонь, тюремщик размазал слюну по члену, облегчая себе проникновение в девушку, и вытащив член, опять вонзил его со всей силы. Несчастной показалось, что ее разрывают надвое.

Она как могла старалась отстраниться, подавалась назад, – все это сопровождалось воем, но мерзкие руки многочисленных маньяков сильно удерживали ее бедра и буквально насаживали на мощный член.

Насильник темпераментно двинулся всем телом вперед и втиснулся в девушку на всю длину члена, тем самым вызвав новый поток обжигающей боли. Она взвыла, от неописуемой боли, которая ей до этого дня не была знакома.

Растянутый до предела анус, был объят огнем, тело сковали судороги, мышцы напряглись. А тюремщик, взяв бедняжку за бедра, с силой вогнал член по самые яйца и застонал от наслаждения. Конвульсии охватили тело девушки, ее глаза широко раскрылись, на крик уже не осталось сил. Она надеялась, что боль отступит, но она только возрастала.

На всю камеру раздался дикий вопль. Вытащив член, насильник снова всадил его. Из-за кровотечения, скольжение члена стало значительно легче. Мужик вбивал свой детородный орган, как сваю. Девушке казалось ее просто разрывают пополам, она металась и корчилась. Но этим пыткам не было конца, более того, они только начинались.

Что-то липкое, горячее и мерзкое потекло по промежности и бедрам. Алиса не могла видеть все, что происходит с несчастной, потому что ее лицо иногда скрывали спины “зрителей”. Мужчины достали свои члены и дрочили на представление. Это было настолько мерзко, что Алису буквально выворачивало наизнанку.

Жертва кричала и ерзала ягодицами по огромной кровавой луже на столе. Ее девственная дырочка была бесцеремонно разорвана ублюдком-тюремщиком. Также невыносимые мучения приносил пульсирующий раненый сфинктер.

Ее палач же тем временем ловил кайф: он низко склонившись над жертвой, просто вбивал в нее свой член, сопровождая все это громкими стонами. В какой-то момент он так увлекся, что на лицо насилуемой капала его слюна, что было еще более омерзительно. Он трахал яростно, матерился и проклинал всех женщин. Девушка каждое мгновение пыталась вырваться, металась и выгибалась, стремясь слезть с огромного члена, разрывающего ее нутро.

Инструмент насильника она чувствовала очень остро, он просто распирал ее кишку и она буквально ощущала, как что-то тонкое и нежное рвется и кровоточит. Еще миг, и она просто умрет от жгучей боли.

Садист продолжал свое дело: он безжалостно насиловал жертву окровавленным членом. Разорванный анус девушки саднил и когда она уже отчаялась, что это мероприятие когда-нибудь кончится, он вдруг замер, а затем вынул член из раненого ануса и заорал от блаженства.

Высоко задрав ноги бедняжки и прижав их к ее груди, мужик тем самым еще больше растянул ягодицы жертвы, откуда со звуком вышел воздух, развеселив окружающих.

Одним грубым движением тюремщик вновь вошел в дырку пленницы, которая потеряла сознание от болевого шока. Трахать бесчувственное тело было скучно, поэтому жертву довольно быстро привели в сознание, хорошенько надавав пощечины по разбитому лицу.

Возвращение в кошмар казалось было невозможным, но она каждый раз приходила в себя и переживала боль заново. Этот ад обещал быть бесконечным и все в этом мире переставало иметь значение, кроме жгучей боли, которая не давала расслабиться ни на секунду.

Тело билось в ужасных конвульсиях. В это время мужик, продолжавший ее трахать, захрипел и застонал, жертва почувствовала как едкая горячая сперма разлилась внутри.

Внутренности и все тело болело и горело. Тупая невыносимая боль в анусе мучила девушку. Ее била дрожь. Но ужас на этом не кончился. Как только насильник покинул свой «пост», его место занял следующий…

Девушка время от времени вопила, каждый толчок члена был мучительным. Кто-то из мужчин жадал унизить ее, хотел насладиться не только пытками, но и ее моральным страданием, но об унижении уже речь не шла. Ей уже было плевать на их словесные оскорбления. Ей хотелось просто умереть, чтобы больше не ощущать эту жуткую боль.

Безысходность убивала. Невозможность постоять за себя, избежать этой нескончаемой боли приводили в полное отчаяние.

Она закрыла глаза и, если бы могла, закрыла бы и уши, чтобы не слышать хохот и похабные комментарии собравшихся вокруг подонков. Она их ненавидела всей душой, но не могла ничего сделать. Она прекрасно понимала, что ее жизнь для них – ничего не значит. Она умрет здесь, и на ее место придет другая. Для них она – всего лишь кусок мяса и не более того.

Из глаз лились слезы от боли и жалости к себе, из носа сочилась струйка крови. Ее подвергли кошмарной пытке, изуродовали тело, сравняли с грязью… И это будет продолжаться так долго, сколько выдержит ее молодое и крепкое тело. Осознание этого ужаса повергало в шок, поэтому у нее была только одна мысль – умереть.

Следующий насильник был так сильно перевозбужден, что даже пытался целовать ее опухшее и окровавленное лицо. Он явно получал кайф от всего происходящего, это было явно видно по его напряженному красному лицу и бешеному дыханию.

Тюремщик всем телом навалился на жертву и с остервенением стал трахать ее кровоточащий, разорванный анус. Резким массивным ударом он вогнал свой член в прямую кишку жертвы и глухо зарычал.

Девушку молнией прожгла новая волна боли, ее затрясло, внутри все полыхало. Она непроизвольно обмочилась. Толпа подонков громко загоготала, со всех сторон опять посыпались дебильные шуточки.

По ее лицу искривленному в гримасе ужаса лицу текли слезы. Было не только больно физически, было больно оттого, что сломали ее человеческое достоинство. Злодей в свою очередь застонал от блаженства, а уже через миг, жертва ощутила в своем беспомощном теле новую порцию спермы.

Мужчина вынул член и стал разглядывать лежащую перед ним девушку, которая распласталась на столе с растерзанным кровавым анусом. По ее ягодицам и бедрам стекала сперма, смешанная с кровью. Когда насильник вышел из жертвы, анус оставался раскрытым, из него ручьем вытекала багрово-белая слизь и гулко выходил воздух, что очень увеселяло собравшуюся компанию.

Когда она решила, что уже все кончено, один из парней снова начал бить ее по лицу, приводя в порядок.

– Не спать! Работать! – грубо засмеялся он.

Девушка посмотрела на него измученным взглядом, в котором говорилось о многом. Парень что-то пробормотав, отвел глаза, не выдержав этого взгляда. Он отошел от нее, но на его место сразу же пришли другие.

Несколько рук снова начали щипать, бить, толкать ее тело.

Толчок. Снова толчок. Отрезвляющая пощечина и снова толчок. Она снова почувствовала ярую боль в заднем проходе, а потом и во влагалище, ее насиловали сразу двое.

Она уже не реагировала на смену членов внутри ее тела. Все смешалось в один миг боли, тянущейся вечность. Кто-то пытался протолкнуть свой отросток в ее рот, но она упорно не давала этого сделать, стиснув зубы и мужчины быстро сдавались, видимо опасаясь, что она может укусить.

Один из мужчин, недовольный тем, что девушка отказывает ему в нежных оральных ласках, больно сдавив ей челюсть, все же попытался просунуть в рот палец. Через секунду он закричал и ударил ее.

– Укусила стерва! – выругался он.

– На вот, вставь это ей в рот! – послышался голос сзади и через миг в ее рот вставили какую-то тряпку, лишив возможности кричать.

Почти все время ее трахали по двое. Ей не давали никакой передышки. А когда на минуту ее оставили в покое, она внезапно почувствовала жар в районе гениталий. Какой-то умник поднес зажигалку к ее половым губам.

Она взвыла. Она кричала и вырывалась, но никто не мог ее услышать. С кляпом во рту мало что можно сказать. Она отключилась от дикой боли, но ведро воды привело ее в чувства.

– Не спим, мразь, смотрим на меня, смотри мне в глаза, сука! Что, спать собралась? Не получится! Сидела бы тихо как мышь, ничего бы не было…

Все опять рассмеялись и экзекуция продолжилась. По одному или двое, или даже трое они подходили к этому щуплому телу и запихивали в него свои члены. Они уже не могли наслаждаться одни только сексом с женщиной, даже насилием, им хотелось чего-то большего, хотелось крови и зрелищ.

Павел все это время оставался в стороне и наслаждался зрелищем. Казалось, что про него все забыли, только не Алиса. Она наблюдала за ним, за его реакцией. Она никогда еще не видела таких жестоких людей как он. И даже эта толпа неадекватных маньяков, работающих у него, не пугала ее так, как этот мужчина.

Они могли только бить и калечить, но в нем было что-то гораздо страшнее. Словно он мог уничтожить не только тело, но и душу.

Павел же в этот момент, не видел ничего, кроме происходящего на “сцене”. Толпа гогочущих извращенцев продолжала развлекаться.

– Закругляйтесь парни. – резко послышался его голос и все сразу же смолкли.

Почти безжизненное тело жертвы отстегнули от пыточного стола и посадили на колени перед Павлом.

– Посмотри на меня! – приказал мужчина.

Девушка не сразу подняла глаза. Ее кровоточащее тело выглядело жутко. Вместо лица было кровавое месиво. Кто-то из ее рта вытащил кляп и теперь она отплевывалась, глядя в сторону.

Бричка катила по извилистой дороге вдоль опушки леса. По правую руку стеной возвышались березы и ели, по левую в широком поле стояла поспевающая рожь. Теплый ветерок приятно обдувал лицо, воздух был напоён летними запахами и ленивым жужжанием шмелей, едва различимым сквозь цокот копыт каурой кобылы и поскрипывание рессор экипажа. Солнце давно перевалило за полдень, но стояло еще высоко. Макушка лета хоть и миновала, однако дни покамест убавились ненамного.

Ротмистр лейб-гвардии гусарского полка Иван Андреевич Тугаев ехал в свое имение. На сорок восьмом году жизни решил он выйти в отставку. До генерала все равно уже не дослужиться, а как батюшка с матушкой-то преставились, надумал он провести остаток лет своих в деревеньке, подальше от светской суеты, да от службы. Жить доходами поместья, по вечерам с соседями в картишки перекидываться, а там, глядишь, и женушку себе приглядеть.

Невестой своей он представлял миниатюрную красавицу, молоденькую, с изящною фигурою, длинною косою и непременно невинную. До того надоели ему грудастые куртизанки, да вечно потные девки заведения мадам Люси! В былые времена волочился он за актрисами, которые, впрочем, тоже в большинстве своем оказывались повидавшими виды бабёнками, поведения вольного. А последние годы не ладилось у Ивана Андреича с актрисами: те предпочитали молоденьких корнетов и поручиков.

— Тпррру! — натянул вожжи конюх Василий, остановив бричку у парадного подъезда усадьбы. — Приехали, барин!

Тугаев спрыгнул с коляски, огляделся по сторонам. Навстречу ему вышел Фридрих, управляющий. Поклонился, и с немецким акцентом произнес:

— С приездом, Иффан Андрееффич! Добро пожалоффать! Шелаете осмотреть поместье?
— Потом, Фридрих, потом. Все дела завтра. Сейчас перво-наперво в баню, а после ужинать. Да чаю из самовара давненько мечтал испить. В беседке, как при батюшке с матушкой покойных.

Иван Андреич, вспомнив о родителях, перекрестился и отправился в свою опочивальню скинуть опостылевший мундир и облачиться в домашнее.

В опочивальне сенная девка подметала веником пол. Заметив барина, она отвесила низкий поклон, выпрямилась и заглянула Ивану Андреичу в глаза, отчего его сердце кольнуло, словно иголкою.

— Здравствуйте, барин, — тихо прощебетала она.

Иван Андреич не помнил этой девушки. Последний раз он был в усадьбе полгода назад, когда хоронили батюшку. А тогда то ли не показывалась она, то ли он сам её не приметил. Хотя, не заметить такую красавицу вряд ли возможно. Милое личико: серые громадные глаза, вздернутый носик, ямочки на щеках и словно созданные для поцелуя алые полные губки. Темно-русая тугая коса свисала аж ниже пояса. И даже мешковатый сарафан не мог сокрыть стройного стана, а широкие рукава рубахи — изящных десниц.

— Кто такая? — спросил он девицу.
— Акулина я. Дочь Марфы-ключницы и кузнеца Матфея, — и добавила дрожащим голосом. — Только тятенька утоп третьего дни.
— Соболезную, — ответил барин. — А годков тебе сколько?
— Осьмнадцатый пошел.
— Муж есть?
— Неа, нету!
— Ну, хорошо. Ступай!

Отужинать после бани Иван Андреич изволил в открытой беседке, где еще в детстве чаевничал со своими родителями. Он по-деревенски выпил не заморского вина, а домашней вишневой наливочки, закусил пирогом с грибами, да огурчиком свеженьким. Тут Акулина внесла дымящийся, еще ворчащий самовар.

— А ну, присядь, — велел ей Иван Андреич, указав глазами на лавку напротив себя.
— Ой, да что вы, барин, как можно-с?
— Можно. Раз говорю, значит, можно.

Да, уж. Такую девку приодеть бы, да побрякушек на нее навесить — так и в Петербурге на балу не стыдно было б с ней показаться.

— Ты танцевать умеешь?
— Ну… так. Под балалайку плясать могу. Хороводы мы с девчатами водим. А ваши благородные танцы… Не, не пробовала.

Вечерело. Солнце клонилось к закату. Акулина сидела, опустив глаза, явно смущалась, теребя кончик косы. Иван Андреич прихлопнул комара у себя на лбу.

— Ишь, черти, разлетались!
— Пойду я, барин, — сказала Акулина. — Дела у меня…
— Ну, хорошо, ступай.

Иван Андреич выкурил трубку, любуясь закатом, а как стемнело, пошел в дом. В опочивальне Акулина готовила ему постель — взбивала перину и подушки.

— Вот, всё готово, барин, — девушка собралась уйти. — Покойной ночи!
— Погоди-ка, — удержал ее за руку Иван Андреич.

Он присел на кровать и, притянув к себе Акулину, поворачивал её то боком, то задом, то передом, словно рассматривал стати как у кобылы. Провел ладонью по изгибу спины, взвесил в руке тугую косу. Потрогал через сарафан упругие груди.

— Ой, да что вы, барин, что вы… — шептала, смущаясь Акулина.

Барин же решительно поднял вверх сарафан, подол рубахи и нижнюю юбку, оголив всё до пупка. Треугольник темных волос такого же цвета, как и коса, указывал на щель меж припухлых половых губок. И, потеряв напрочь самообладание, Иван Андреич просунул в эту щель палец. Палец, обильно смазанный женскими соками, не встретив сопротивления проник внутрь на всю длину.

— Ой, барин, что вы! — вскрикнула Акулина уже не шепотом, а в голос. — Да что вы делаете?! Нельзя так!

А Иван Андреич, испытывая сильное возбуждение, уже не мог сдерживаться. Пошевелив туда-сюда пальцем, он вынул его и тотчас облизал. Никогда он такого раньше с бабами не делал, а тут… Эта девушка такая сладкая, как будто сахарная, и внутри у неё словно мёд, словно патока…Не помня себя, Иван Андреич уложил Акулину на свою кровать и спешно сам освободился от портов…

— Ой, барин, что вы! Не надо этого, не надо!

Всё было кончено очень быстро. Разгоряченное и возбужденное тело Ивана Андреича через пару минут содрогнулось от спазм, голову сдавило словно тисками, сердце запрыгало, и семя мощными толчками устремилось во влагалище Акулины.

Поднявшись, он надел порты. Акулина лежала недвижно с задранными юбками, раскинув руки и устремив немигающий взгляд в потолок. И, кажется, не дышала. «Уж не померла ли?» — мелькнуло в голове Ивана Андреича. Ан нет, жива. Задышала, посмотрела на него.

— Ну зачем вы, барин? Не надо было…
— Так ты, стало быть, не девка? Мужиков-то знала уже?

Акулина кивнула головой и заревела.

— Я не виновата… так вышло… — поднялась с кровати, одернула юбки и тихо спросила: — Теперь меня выгоните? Или сечь будете?

Неизвестно, чего она больше испугалась когда барин собрался овладеть ею — насилия или вскрытия ее тайны, что она не девственница.

— Не буду. И не выгоню. Ступай!

Иван Андреич и впрямь был слегка расстроен, что не первым сорвал этот цвет. Однако тело Акулины такое приятное! И девка она красивая. Ну как такую наказывать?

На другой день отставной ротмистр объехал поместье вместе с Фридрихом, а к вечеру решил нанести визит одному из соседей. А заодно устроить смотрины: по слухам у соседа имелась дочь на выданье.

Помещику Уварову было немного за пятьдесят. Он был вдов, а дочь его, двадцати лет от роду, засиделась в девицах. И с одного взгляда Ивану Андреичу стало ясно, с чего. На вид уж больно она непривлекательна. Фигуры нет: ни груди, ни бедер, ни талии — сплошная жердь. Да и лицом не вышла — длинный нос, ланиты впалые. Ивану Андреичу тут же вспомнились румяные щеки Акулины с пикантными ямочками и аккуратный чуть вздернутый носик. А потому он, испив чаю, поспешил скорей откланяться.

Акулина, как и вчера, постелила барину постель. Девушка явно стыдилась вчерашнего. Она старалась не встречаться с Иваном Андреичем взглядом, и попыталась было скорее улизнуть, но барин снова удержал ее.

— Погоди, Акулина, сядь, — он сам присел на кровать и ладонью указал место рядом с собой. А когда девушка, стесняясь, скромно присела рядом, спросил: — Скажи, Акулина, как у тебя это было?
— Что было, барин?
— Ну, мужика как познала?
— А-а… да с месяц назад было. Апосля сенокоса. Употела я, на реку пошла скупнуться. Вокруг ни души, вот я и разделась совсем, чтоб платья не мочить. А как на берег вышла, смотрю, одежды моей нету. И три хлопца стоят, не наши, уваровские… И говорят, мол, овладеем тобой, тогда вернем одёжку. А будешь противиться — так голой и пойдешь домой через всю деревню! Ну, что так, что этак — все бесчестие. Только голышом идти по деревне — каждый потом тыкать пальцем станет, а про это, может, и не прознает никто…

Голос Акулины дрогнул, утерла она слезу рукавом, и продолжала.

— Тот, кто первый на меня полез, молоденький совсем. Так он и не смог ничего. Тыкал-тыкал, только ноги да живот мне молофьей своей забрызгал. А второй, он поумелее, кочерыжку свою быстро куда надо приладил. Я, вестимо, как заору, а он мне: «Цыц, дура!» Вот так первый раз с мужиком у меня и случилось. До-о-олго он меня имел, у меня тама всё уж болит, а он никак не слезет. А третий на меня и вовсе не полез. Стоял все смотрел как тот, второй, меня имеет. От нетерпения портки спустил и сам морковку свою дергает. Так раньше того, что на мне, своё дело кончил. А тут с дороги скрип телеги послышался, вот этот слез с меня и крикнул: «Тикаем!» Портки все трое натянули — и дёру. А одежку свою я в кустах потом сыскала… Ой, барин, что это с вами?

Иван Андреич, слушая рассказ и представляя реально эту картину, так перевозбудился, что почувствовал, как резь подкатывает к промежности. Член напрягся, яйца сдавило, едва из штанов успел хер вытащить, как брызнуло из него…

— Ой, бариииин! — смущенно отвернулась Акулина.

А барин и сам смутился. Было у него намерение как вчера овладеть красавицей, а тут конфуз такой. Видно, не судьба…

— Всё, ступай! — сердито велел он Акулине.

Девушка повернулась, чтобы уйти.

— А ну, постой!

Акулина остановилась.

— А потом? После того у тебя с кем-то было?
— Не, барин. Ни с кем больше не было. Только с вами вчерася… И… и еще с огурцом.
— С каким огурцом?
— С обычным, зелененьким.

Девушка хихикнула и убежала.

Утром от Уварова примчался дворовый мальчонка. Сказал, что его хозяин ожидает к ужину гостей: другой сосед его с женой и двумя дочерьми пожалуют, и неплохо бы Ивану Андреичу тоже поприсутствовать.

Иван Андреич побрился, привел в порядок мундир и к вечеру отправился к Уваровым. Семья Параскиных была уже там. Супругам было лет по сорока пяти, старшей дочери двадцать три, а младшей тринадцать минуло. Младшая была егоза, болтливая, вся прыщавая и вечно копалась в носу. Старшая же — наоборот, степенна, немногословна, очень полна, а щеку ее украшала большая бородавка. На ней было роскошное платье, по французской моде и, как отец семейства Параскиных утверждал, привезенное из Парижа. Ивану Андреичу подумалось, ежели бы Акулину вместо деревенского сарафана упаковать в такое платье, она была бы здесь королевой. Да что здесь, и в столице тоже!

Ужин прошел в светской беседе на сельскохозяйственные темы — каков будет урожай овса, почем нонче рожь, да пшеница, сколько оборку надо собрать, чтоб хватило на жизнь и для уплаты налогов. Старшие девицы сидели молча и в разговоре участия не принимали, а младшая Параскина тараторила, не обращая внимания, что ее никто не слушает — как, например, видела в лесу зайца и сколько котят принесла кошка Дуська. За ужином Иван Андреич принял такое количество водки, что потенциальные невесты начали казаться ему почти симпатичными. И он уж призадумался, не сделать ли выбор? Ежели в пользу младшей Параскиной? А что? Годика через три на выданье будет…

Домой Иван Андреич вернулся затемно. Постель в опочивальне была уж готова, Акулины же там не было. Иван Андреич снял мундир, штаны и, оставшись в сорочке, позвонил в колокольчик. Но вместо Акулины явился Фридрих:

— Что ффам угодно, мой господин?

— Ничего, ступай!

Проснулся Иван Андреич поздно. В опочивальню заглянула Акулина с подносом в руках. На нем была краюха хлеба, сыр, вареные яйца, пара свежих огурцов, кофейник и чашка.

— Доброе утро, барин! Уже проснулись? А я вот завтрак вам принесла.

— Поставь на стол и подойди сюда, — велел ей барин, а когда она подошла, взялся за подол сарафана. — Сними это.

Девушка пожала плечами и стянула с себя через голову сарафан.

— И это тоже! — Иван Андреич указал на сорочку.
— Зачем?
— Делай, что говорят!

Акулина сняла сорочку, а потом и нижнюю юбку, и предстала перед барином полностью обнаженной. Она смущалась пристального взгляда Ивана Андреича, прикрывалась руками, но забрать одежду и уйти не смела.

Иван Андреич встал с кровати и обошел Акулину со всех сторон. Красота-то какая! Ни с Уваровой, ни с Параскиной не сравнить. Стройный стан, попка гладкая, грудь упругая, а там, под животом? Там просто чудо расчудесное. Он отвел от чуда расчудесного Акулинины руки. На чуде расчудесном проступила капелька влаги. Акулина хоть и стеснялась, но собственная нагота возбуждала ее. Иван Андреич разглядывал каждый вершок ее тела и не мог наглядеться. А как нагляделся, стал гладить ее и целовать. Целовать все тело от корней волос на голове до кончиков ногтей на босых ногах.

Он целовал покрытый волосками венерин бугорок и створки под ним, сокрывающие вход в блаженство. И что с того, что там кто-то был до него? Что лучше, невинное уродство или познавшая мужчину красота? А ведь эта красота знала не только мужчину.

Иван Андреич взял с подноса длинный огурец и протянул Акулине.

— Покажи, как ты с огурцом.
— Ой, да что вы, барин! Срам-то какой…
— Ничего не срам. Делай, что говорят! Велю!

Девушка забралась с ногами на кровать, села по-турецки и приложила кончик огурца к половой щели. Поласкав им клитор, она легла на спину и решительно ввела огурец внутрь. Из ее груди вырвался стон. Она чуть вытащила огурец обратно и снова ввела. И стала повторять это все чаще и чаще. Иван Андреич присел рядом и наблюдал за таинством. Зеленый плод входил в ласковую мокрую пещерку и выходил оттуда, а половой член Ивана Андреича напрягся — ему тоже хотелось туда.

— Всё, хватит! — он отобрал у девушки огурец и сам возлег на нее.

Иван Андреич не скоро оторвался от Акулины. Он всё лежал на ней, а его уже обмякший член всё находился там. Наконец, он откинулся вбок.

— Акулина, хочешь вольную?
— Да, барин, конечно хочу! А что я должна для этого сделать?
— Ничего особенного. Женой мне будешь.