Чтобы лучше понимать своих детей, иногда стоит вспомнить себя в их возрасте. В этом выпуске «Родительского клуба Littleone» нынешние взрослые рассказывают о том, какие подростковые тайны они скрыли от своих родителей.
От автора
Мне было восемь лет, я училась в первом классе. Школу и музыкалку отделяла сопка. Десять минут пути. Максимум пятнадцать. Я решила, что в обход сопки ходят слабаки, и решила идти вверх: так же ближе. Сапоги проваливались в наст, шуба намокла и стала неподъемной, к вершине я выбилась из сил, и думала только том, как бы добраться домой. И тут я увидела два глаза. Два голодных глаза. Не сразу поняла — человек, животное? Потом разглядела военную форму, догадалась — стройбатовец. Открыла рюкзак, чтобы достать бутерброд — глаза стройбатовца были голодные. И тут этот человек вытряхнул все содержимое моего рюкзака в снег, и вцепился зубами в красный пластмассовый мячик, решив, что это яблоко. И разрыдался — от отчаяния. И заголосил на незнакомом мне языке.
«Не ешьте!», — закричала я, протягивая ему бутерброд, сплюснутый тетрадками и книжками. Он проглотил бутерброд — будто его и не было, и мы вместе, аккуратно отряхивая снег, сложили тетрадки в мой рюкзак. Он всхлипывал. Я — от ужаса, страха и бессилия — разрыдалась тоже. Та встреча с дезертиром стала моей главной детской тайной. Я боялась даже вспоминать то свое восхождение и ту встречу, не то, что говорить об этом. Зато я сразу позвала на помощь всех взрослых, когда, решив, что в дверь звонит сосед Рома, открыла ему и увидела, что там никакой не Рома, а незнакомый дяденька — и у дяденьки спущены штаны.
А как у других? По-разному. Но однозначно — моя первая история скорее исключение из правил. А вторая — вполне себе правило. Большая часть детских тайн связана с дяденьками, которые достают из широких штанин, которые хотят потрогать или погладить, которые… Впрочем, опрос, проведенный среди читательниц «Литтлвана» скажет сам за себя.
Итоги опроса
На вопрос «Твоя самая страшная подростковая тайна, которую ты до сих пор скрываешь от родителей, касается…» треть респондентов ответила «отношений / интимных отношений с МЧ», еще почти треть — «домогательств знакомых / незнакомых людей, угрозы изнасилования, изнасилования», 13% опрошенных указали в качестве своей тайны «результат нахождения в интимных отношениях (посещение гинеколога, лечение от ЗППП, аборт)». Более 15% респондентов назвали своей тайной «нарушение самых строгих родительских запретов (употребление наркотиков, общение в компании, где употреблялись наркотики, пребывание в секте)», и только несколько оставшихся процентов голосов пришлись на «другое».
Photodesigner:
«Как-то летом я не поехала к бабушке и осталась в Норильске, где для подростков никаких развлечений не предусмотрено. Как-то раз моя одноклассница Кристина — мы жили через дорогу друг от друга — стала меня зазывать в свою компанию. Нам было по 13 лет, а мальчикам в той компании по 14-16. И однажды я поддалась уговорам — мы пришли вместе. Кристина с парнями общалась очень свободно, раскованно, и очень быстро ушла с одним из них в другую комнату. И тут я вижу, что на столе какие-то упаковки, коробки, пакеты. И среди прочего порошок, ложки, зажигалки и шприцы. Окончательно до меня дошло, что происходит, когда все стали колоться. От увиденного волосы у меня встали дыбом. Я стала проситься домой, но мальчики под воздействием препаратов не очень понимали, зачем мне так быстро уходить. К счастью в это время Кристина присоединилась к нам, я ей наврала, что плохо себя чувствую, и она меня проводила. Так быстро я домой никогда не бежала. И никогда больше с теми Кристиниными знакомыми я не общалась. Но и маме не рассказывала об этом».
Вика:
«Родители разводились с шумом и грохотом, на детей забили. Мне было 16, я затусила с 4 мальчиками — как пацан с пацанами. Мать это видела и переживала, но ничего взамен предложить не могла. Она до сих пор не знает про наши развлечения с огнестрельным ружьем, добытым непонятно где: стреляли в лесу, по банкам и бутылкам. Пуля не всегда совпадала с калибром оружия. Нам очень повезло, думаю, что ни у кого в руках пистолет не взорвался».
Лера:
«Я не рассказывала маме, как меня травили в школе в 10-11 лет: ей всегда было фиолетово что происходит — главное, чтоб хорошо училась. Когда я рассказала ей, что ко мне цепляются педофилы, она не поверила, сказала, что я выдумываю, я перестала говорить и об этом тоже — хотя до 15 лет они меня преследовали, и преимущественно это были папины знакомые».
Инна:
«Я училась в первом классе. Однажды я зашла в рекреацию, где были туалеты для первоклассников, но туда почти никто не ходил, потому что они находились далеко от классов, а были те, что около классов, но там было многолюдно. И не успела я зайти в туалет, как увидела четвероклассника, который достал свой писюн из штанов, и подозвал меня подойти его рассмотреть. Я остолбенела — не могла двинуться ни вперед, ни назад, а четвероклассник произносил слова, от которых мне хотелось вырвать: «Если ты сейчас не посмотришь на него, я расскажу твоим родителям, что ты сама попросила меня его достать». Я все же смогла преодолеть себя, зашла в туалет, меня там вырвало. А вышла из туалета я, уже когда начался урок и я убедилась, что в рекреации никого нет».
Ира:
«Однажды — я только начала учить английский, старшеклассник сказал мне: «Kiss my penis». Я смогла перевести первые два слова, а с последним помогла учительница английского. Я никому никогда не говорила о том ужасе, что испытала, когда поняла, ЧТО он мне предлагал».
Анна:
«Я не рассказывала маме, берегла ее, что на меня напал военный из южной республики. У нас в окрестностях было несколько изнасилований, и мама провожала меня на электричку, надо было идти 3,5 км полем, было жарко, я пожалела маму и уговорила идти домой, а я сама полдороги дойду. Все закончилось удачно: стресс дал мне силы крикнуть так, что солдат, лежащий на мне, отпрыгнул (я еще впилась ему ногтями в глаза) и сказал: «Извините!». Я думаю, мой утробный, из живота крик дернул проходившего полминуты назад мужичка (он посмотрел на меня с недоброй усмешкой, то есть понял, зачем караулит посреди поля стройбатник) на помощь мне. И я ушла».
Ольга:
«Мама не знает, как меня направили в 20 лет на проверку в онкодиспансер. Я пришла домой мертвая после диспансера, но увидев, что мама заметила, что на мне лица нет, сказала себе: «Я здорова», и решила не делать никаких проверок».
Лера:
«Мои родители не знают, что я сделала аборт».
Инга:
«Мне было 4 или 5, сестре на 1,5 года меньше. Наша двоюродная сестра, старше нас на 5 лет, играла с нами в доктора. Сажала нас на стульчик по очереди и осматривала там…».
Милана:
«Начиная лет с 14 лет я живу двойной жизнью. Мама не знала обо мне почти ничего: о том, что я начала интимную жизнь, о том, с кем я встречаюсь, что делаю. Я начала сексуальную жизнь в 15 лет и, конечно, признаться в этом не могла. Через 3-4 месяца у меня начались симптомы молочницы, я запаниковала, побежала в консультацию — меня отправили в подростковое отделение. Ездила туда в школьное время. Спасибо моей подруге, она сопровождала меня туда. Сдавала анализы, СПИД, Вассерман — впервые в жизни всё это было очень страшно. Сказать маме про то, что я живу половой жизнью с мальчиком не представлялось возможным. Когда у меня в 15 лет нашли пачку сигарет, для меня это было столь травматичным, что я чуть не покончила с собой от стыда. Я была уверена, что мама не поймёт, будет ругать, осуждать. А ее мне нужен был свой, безопасный мир. В который никого не пускают. Сейчас мама почти ничего обо мне не знает, я тщательно оберегаю свое внутреннее пространство при том, что она хочет меня контролировать».
Алина:
«В 16 лет я занималась любовью с девушкой — никто не признается в таком родителям, и я никогда не признаюсь!».
- «В 15 лет меня чуть орально не изнасиловали. В процессе меня вырвало на насильника, и он убежал. Но заявление все равно написали. И самым страшным воспоминанием об этом для меня стал тот вечер, когда меня привезли на опознание. И на меня, маленькую напуганную девочку, смотрело три пары глаз, в которых не было ни капли человечности».
- «Когда мне было семь лет, я проходила лечение в больнице, мне назначили курс барокамер. Это такой здоровый железный саркофаг с изменяемым давлением. Закрыли меня, поставили аудиосказку Аладдин (кстати, страшную довольно) и благополучно забыли. Когда сказка пошла на четвертый или пятый круг, в комнате погас свет. Стало окончательно жутко, я тихонько подвывала, скреблась, и не могла ничего поделать. Руки ноги в проводах, аппарат не открыть изнутри, я печально прощалась со своей маленькой бестолковой жизнью. Меня стали искать часов в восемь, когда шел вечерний обход. Прибежали врачи, испуганные, освободили, напоили чаем, так как ужин уже закончился. Попросили не говорить родителям. И я не сказала. Сейчас понимаю, что узнай я такое от своего ребенка — убила бы».
Психолог Людмила Бородина:
«Мне было 6 лет, и я приехала на хутор к своим родственникам. Рядом жила мама с двумя детьми примерно моего возраста, и с этими детьми я проводила много времени вместе. Однажды к этим детям приехал папа и повел нас всех троих гулять в поля. Там, в полях, он сел рядом со мной и начал меня очень странно гладить. Никто никогда меня так не гладил. Я была в ступоре, не понимала, что происходит, но не отвела его руку, не встала и не ушла. Рядом ходили дети, увидев, что их отец меня наглаживает, они перестали играть и стали смотреть на нас. Это меня спасло — он встал и повел нас всех гулять дальше. Больше я не бывала у детей, когда к ним приезжал папа. А когда мне было 7 лет, мы с мамой жили в городской квартире, и напротив нас на площадке жил мужчина — тогда он мне казался очень старым: может быть, ему было лет пятьдесят. Когда он меня видел, он все время приговаривал: «Ах, какая девочка! Ах, какая хорошенькая! Настоящая красавица! Однажды, когда я оказалась на лестничной площадке одна, он поймал меня и поцеловал в губы, взасос. У меня было чувство, что он меня проглотит. Было очень противно. Мы жили рядом много лет, но больше он меня не трогал, хоть и продолжал при маме ворковать: «Ах, какая у вас дочка!». У меня нет идей, почему ни в первом случае, ни во втором я не стала делиться случившимся с мамой. У нас были доверительные отношения, но мне даже в голову не пришло рассказать ей, что со мной произошло».
А как у мальчиков?
Вряд ли у девочек больше тайн, чем у мальчиков. Скорее, они более откровенны. Я задавала вопросы и мальчикам — на подростковых форумах и в личном общении. А в ответ — тишина. Точнее, скромная пара мужских мнений и мнение мамы подростка.
Денис:
«Самое страшное, что происходит со мной — это призрак, который живет в нашей квартире, когда нас нет. Если я возвращаюсь с дачи, то нередко замечаю, как кто-то открывает шкафы, включает и выключает свет, двигает вещи. А потом затихает. Взрослые этого не видят».
Юрий:
«Мы с другом в подростковом возрасте катались на крышах поездов. Пару раз чуть не убились. А еще было несколько «стрелок», на которых применялось все — от кастетов и цепей до огнестрела. Родители об этом, конечно, не знают».
Алексей:
«В 9-м классе я спер ключи от отцовской машины и мы всю ночь с друзьями на ней гоняли (я нормально водил, но прав не было). Очень быстро гоняли. Не очень, скажем так, трезвыми. Но обошлось, слава Богу. До сих пор не знаю, в курсе отец про эту вылазку или нет».
София:
«Моя тайна касается моего сына. Ему было 12 лет, когда я заметила, что к него откуда-то появляются деньги. Пытаюсь выяснить откуда — тишина! Применила все возможные способы вытянуть информацию! Прижала к стенке! Успела! Оказалось, что к школе приходит мужчина и предлагает «денежку за пару фоток». Подняла всю школу, учителей…. оказался педофил!».
Психотерапевт Александр Ройтман:
«Я не буду давать очевидных советов про то, что нужно разговаривать с ребенком с самого его рождения, нужно прививать ему привычку разговаривать — с вами и с самим собой, учить его с юмором принимать самые тяжелые ситуации, а если у ребенка не хватает юмора, то просто быть с ним созвучным. Созвучным, но не отражающим его мнение, а говорящим так, чтобы ребенок видел разницу между собой и родителем. Я не буду об этом. Я лучше поддержу тех родителей, которым подобные советы не пригодятся: не все дети одинаково настроены на «а поговорить», и не все родители одарены талантом разговорить свое чадо до необходимой кондиции. И… если вы не разговаривали с ребенком предыдущие 10 лет, то просто наблюдайте, следите за ним — во сколько он приходит домой, как себя чувствует, насколько стабильно он себя ведет. И если вы чувствуете, что в жизни вашего ребенка происходит что-то опасное, то именно сегодня — тот миг, когда вы можете сделать все, что не делали предыдущие 10 лет. Вы не построили доверие за годы? Постройте его за секунды: будьте готовы перевернуть мир, круг друзей, школу, быть невежливым, недипломатичным, нелиберальным — и искренним! Будьте готовы быть своему ребенку не только психологической помощью, но и полицейской службой. Когда ситуация экстренная, времени на размышления нет, нужно реагировать немедленно, незамедлительно спасая жизнь. Пусть ребенок видит — насколько он перепуган, настолько же его родители смелы. Наркотики? Уезжайте в другой город. Секта? Вытаскивайте его оттуда за волосы. И не вините себя во всем: целый детский мир скрыт от родителей. И — вспомните себя! — даже хорошим родителям не рассказывают обо всем. Так устроен мир».
P.S. Улыбнитесь!
Не всегда страшные тайны подростков — такие уж страшные!
Мирта Гроффман:
«Мне лет 15, я только познакомилась с новыми друзьями — вожделенно вымечтанной неформальной компанией. И вот со своей подругой Ирой мы пошли в гости к еще какой-то подруге. А я накануне вечерком читала на ночь книгу про наркоманию, и там как раз была история о том, как приобщившиеся к зелью подростки варили так называемый «компот»: в книге было объяснено, что вываренная маковая соломка — это коричневое варево, напоминающее компот из сухофруктов. И вот мы приходим к Ириной подруге, там еще куча народу, все старше меня, все тусят, я, стесняясь, примостилась в кухне на стуле.
Внезапно в кухню входит хозяйка квартиры и ее парень, и между ними такой диалог:
— Где кастрюля?
— А шприц где?
Кастрюлька приземляется на стол передо мной, и я вижу там тот самый «компот».
Когда на стол кладут советский стеклянный шприц без иглы.. мне совсем плохеет. Я начинаю прикидывать: «Они будут колоться прям тут? Будут ли предлагать мне? Как свалить, не привлекая внимания?». И, конечно, паническое: «Куда я попала — это же наркоманский притон!»
Тем временем диалог продолжается:
— Ну что, готов?
— Да… Тащи сюда этого гада! И замотай его во что-то!
Хозяйка притона уходит, а я смотрю на дверь кухни, пытаясь представить, как эта худая и щуплая девица будет тащить кого-то завернутого… И тут она входит и заносит большого толстого рыжего кота в полотенце. У бедняги воспалились почки и его надо было отпаивать отваром каких-то трав, так что «компот» вливали в животное шприцом, предварительно обездвижив».
Зеленые волосы и пирсинг, татуировки и секс, наркотики, алкоголь, зацеперство, приводы в полицию, компьютерная зависимость, расстрелы одноклассников, суициды. Любое странное, неадекватное, ненормативное поведение подростков осуждается. Таких детей называют трудными, их родителей – виноватыми. Разобраться в причинах сложного взросления попыталась психолог Инна Пасечник (все истории обобщают практику подросткового психолога, всякое совпадение случайно).
История первая: секс в 12 лет
Инна Пасечник
Эти дети учатся в хороших школах, ходят на курсы и кружки. С познавательной деятельностью у них все прекрасно. Внешне успешны и интеллектуально развиты, отличные собеседники. Но однажды выясняется (я слышала эти истории от людей разного возраста: от подростков и от уже взрослых, когда вспоминали свои детские травмы), что лет в двенадцать случился первый сексуальный опыт.
Даже по нынешним меркам это сверх-рано. Двенадцать лет вовсе не тот возраст, когда сексуальность правильно сформирована, пусть взросление и становится очевидным. Еще печальнее, когда вовсе не из-за финансовой нужды или вынуждающих обстоятельств, а из-за жесткого внутреннего протеста, подростки могут начать заниматься проституцией.
В чем причина?
Обычно выясняется, что такие дети не сталкиваются с хорошим эмоциональным контактом. Они ищут, но не могут найти адекватной опоры и поддержки у взрослых. Нет, дело не в плохих родителях, которые “что-то не так и не то делали со своими детьми”.
Как правило, родители таких детей серьезно вкладывались в качественное образование: искали лучшую школу, сильных педагогов, не скупились на репетиторов и дополнительные занятия. Детям внушали, что от них ждут одного – достижений, результатов, успеха.
Но беда, что в это время сами дети нуждались в другой форме заботы: в теплом гнезде, где примут тебя любым и неуспешным тоже примут.
Довольно часто ранний сексуальный опыт случается у тех, кого в начальной школе травили. У кого не сложились отношения с первой учительницей. По какой-то причине ребенок ей не понравился. Она не поддерживала его, а подгнабливала и прессовала.
Ранний сексуальный опыт – это странный способ поиска человеческой близости и тепла. Опыт абсолютно неудачный, травматичный, по признанию большинства собеседников. Секс и теплые близкие отношения – а это одно и то же или разные истории? Увы, ребенок толком не понимает и пробует. Этот негативный опыт ложится на несформированные ценности и прорастает в человеке.
Каковы последствия?
Как правило, такие дети (внешне благополучные) начинают себя ненавидеть за этот опыт. Они негативно относятся к своему телу, личности. Начинают уничтожать себя разными способами. Саморазрушение носит систематический характер. Одни начинают потихоньку употреблять алкоголь и наркотики, другие – режут руки. Дети пытаются что-то сделать с ненавистью к себе.
Впрочем, режет руки сегодня каждый третий подросток. Не с целью суицида, а чтобы не чувствовать душевную боль. Когда по-настоящему болят ручонки, ты не замечаешь, что на самом деле болит душа.
Неужели родители совсем не виноваты?
Нельзя оголтело обвинять родителей в попустительстве. Но не последнюю роль играет заточенность взрослых на собственной карьере и формальной картинке, когда “внешне все нормально, учится хорошо, из школы не выгоняют, ну и славно”. Был ряд случаев, когда причиной ранних сексуальных связей являлось жесткое (чрезмерное строгое) обращение родителей. Они прибегали к физическим наказаниям, но скорее от бессилия, отчаяния, непонимания, как себя вести.
Случаи, с которыми я сталкивалась на практике, а ко мне приходят крайне сложные дети, происходили вовсе не в семьях, где родители систематически избивали детей. Обычно это происходило в семьях, где эмоциональная жизнь детей родителей просто не касалась.
Подросток нуждается в поддерживающей близости, в теплоте. Увы, взрослые не берут это в расчет, забывают, упускают. И тогда ребенок живет в сиротском сквозняке, испытывает чудовищный душевный дефицит и ищет тепла там, где искать его не следует.
История вторая: засел дома, запер дверь
Ребенок перестает ходить в школу. Совсем. Дома сел, дверь в комнату запер, окопался. Шантаж с такими детьми не работает, не пугают их угрозы родителей, мол, “оставят на второй год”, “не получишь аттестат”, “из школы вылетишь, станешь дворником”, не пугает даже комиссия по делам несовершеннолетних. Ребенка не пугает ничто и ничего с ним не работает. Ни с кем не выходит на контакт неделями и даже месяцами.
В чем причина?
В какой-то момент, в классе пятом или шестом, у детей происходит серьезный перелом, связанный с учебой и адаптацией к новым требованиям.
Была в начальной школе учительница. Всего одна. Требования ее были ясны и понятны. Она вытаскивала детей на контакт, давала адекватные задания, следила за их выполнением. Ребенок понимал, чего от него ждут.
И вот пришло время средней школы. Вместо одного учителя пришло несколько новых. Каждый со своими правилами, запросами, ожиданиями. Сразу все чего-то от ребенка хотят. В силу эмоциональных особенностей подросток может не успевать подстроиться, переключиться, быстро адаптироваться к новым условиям, да и требования взрослых бывают недостаточно внятными. В журнале появляются тройки и двойки. Родители суетятся, прессуют, давят на совесть, но конструктивно ничего не решают, в суть происходящего не вникают.
Еще чаще причиной являются сложности в обучении. Они всегда выползают в тот момент, когда дети переходят из начальной школы в среднюю, когда от конкретики обращаются к абстрактным понятиям. На конкретных примерах ребенок материал усваивал, на обобщениях – уже нет.
Такой подросток в буквальном смысле слова отваливается. Родители могут начать обвинять его в лени, в том, что вечно играет за компьютером и поэтому плохо учится. Но, скорее всего, он не ленив или зловреден. Он на самом деле не понимает, “не врубается” в материал. Однажды оказывается запущенным учеником и опускает руки, потому что сил сражаться в одиночку нет.
Сначала не доходит до школы, потом систематически прогуливает уроки, наконец, если нет острого конфликта в семье, запирается в комнате со словами: “все, больше никуда не пойду”.
С кем бывает?
Часто встречается у детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности. Такие дети могут упускать часть инструкций педагогов. Что-то услышал, что-то – нет, что-то сделал, что-то забыл. На уроках они “суетный народец”: болтают ногами, вечно что-то роняют, оглядываются на одноклассников, шепчутся с соседями. Учителей это в буквальном смысле выводит из себя, они начинают таких детей прессовать. Как следствие, у подростков разваливаются отношения в школе, на них клеймо шалунов и безобразников, родителям систематически поступают жалобы на сорванные уроки. Возникает обратный круг. Теперь уже родители прессуют ребенка, находящегося в состоянии растерянности.
Ребенку с СДВГ можно сколько угодно говорить: “Как ты себя ведешь?! сделай что-нибудь с собой!” Но СДВГ – не плохое воспитание, это особенности физиологии, с которой надо уметь обходиться. Слова не помогут, потому что это как неходячего просить встать и пробежать марафон.
В моей практике был случай, когда после шестого класса у ребенка резко ухудшилась учеба. Весь в двойках и весь в протесте. В конечном счете, он заперся в комнате. Оказалось, с рождения у ребенка были проблемы со слухом, которые с возрастом усугубились, но никто не заподозрил этого.
Увы, наше общество чудовищно необразованно. Мы все знаем слово “лень”, но мало кто понимает, что за “ленью” могут стоять реальные физиологические причины.
Что делать?
Часто упущено слишком многое и одномоментно решить проблему невозможно. Родителям необходимо принять, что придется искать альтернативные пути. Их много.
Можно пропустить год в школе и посадить подростка на репетиторов, которые пройдут всю программу за среднюю школу. Можно перейти на упрощенный способ обучения в вечерней школе. Можно отправить работать. Главное, оставить попытки вписать такого ребенка в обычный общешкольный процесс обучения. Просто взять и просто вернуть не получится.
В моей практике был случай, когда мама подростка, переставшего ходить в школу, прождав два или три месяца, не выдержала и сказала: “Ну что ты там сидишь за дверью? Давай, иди работай”. Парню организовали работу по силам, связанную с документооборотом. Он был счастлив, потому что справлялся, быстро получал результат, главное, все требования были ему ясны. Работа стала для подростка дорожкой к новым возможностям. Увы, мало кто из родителей, особенно амбициозных, готов сделать такой шаг, перестать сражаться за школу.
Запомните, в общении с подростками важно подкреплять его зону успеха. Позаботьтесь, чтобы найти место, где ребенку будет комфортно, где он будет чувствовать себя успешным. Прекратите биться за школу. Главная задача родителя – признать проблему, если она есть, и помочь ребенку с ней справиться. Еще важнее – вырастить счастливого человека, самостоятельного, адаптированного к жизни.
История третья: начал шляться
Ребенок впадает в злобное состояние. В довольно жесткой форме посылает далеко и надолго мамочку и папочку. Ситуации могут доходить до драк и физических оскорблений с обеих сторон. Сопровождается не просто систематическими прогулами школы, а активным поиском товарищей по несчастью. По сути, ребенок начинает шляться.
Как бы ни работали правоохранительные органы или социальные службы, уличные команды всегда находятся. Всегда есть тусовка, употребляющая психоактивные вещества, к которой можно примкнуть. Это и зацеперы, прыгающие по электричкам, и другие неприятные подростковые компании, которые забавляют друг друга разными способами — главное, на улице.
В чем причина?
Ребенок, которому везде плохо, который не может разобраться с самим с собой, с проблемами дома и в школе, часто впадает в ситуативную депрессию. Он ищет место, где не будет чувствовать происходящего, среду, в которой можно обо всем забыть хотя бы на время. Иногда в таких компаниях спасаются дети с биполярным аффективным расстройством, а также в пограничных состояниях, то есть те, которым плохо везде и со всеми.
Как помочь?
Случаи редки, и таких детей заметно меньше, чем остальных. Важно помнить, депрессия – это состояние, которое грызет человека изнутри и не позволяет успокоиться. Депрессивное состояние невозможно снять никакими психологическими способами и организацией супер-здоровой среды. Как бы ни старались взрослые, вернуть такого ребенка в здоровую среду не получится. Часто приходится прибегать к медикаментозной помощи.
История четвертая: стройность до абсурда
Анорексия – опасное для жизни состояние. Желание выглядеть стройной, доведенное до абсурда – это неприятная болезнь подростков и большая боль взрослых. Случается у девочек. Крайне сложно поддается лечению.
С чем связано?
Как правило, анорексия — следствие мощнейшего перфекционизма. Такие дети хотят достигать хороших результатов не только в учебе, но во всех сферах жизни без исключения. Это не просто девочки-отличницы, а супер-отличницы. В своем представлении они должны быть идеальны, при этом плохо чувствуют, что уже хороши и достигли определенных успехов. Им вечно кажется, что хороши они недостаточно. Убедить таких подростков в обратном невозможно.
В историях с анорексией всегда имеет место сильная ненависть к себе, уходящая корнями в детство. Такие дети часто попадали в ситуации, когда с ними никто не хотел общаться. В них самих не было изъяна, скорее среда оказывалась неподходящей и ребенок чувствовал себя в ней неуместным.
Часто причиной таких травм являются неожиданные переезды, резкая смена школы, в которой «подобрался не тот народ», семейные обстоятельства — тяжелые разводы родителей, смерть близких. Взрослым не до ребенка, они сами в растерянности и не знают, как и в какой форме сообщить о происходящем, и предпочитают отмалчиваться. А ребенок, нуждающийся в эмоциональной поддержке, делает вывод, что в разводе, смерти, беде, произошедшей в семье, виноват именно он. Это он плохо себя вел, он не съел кашу, он получил двойку…
Ребенок застревает в ощущении «я недостаточно хорош, я всех подвожу». Анорексия становится способом избавиться от своего противного тела, которое принадлежит плохому человеку.
Что делать?
В случае с анорексией, а выявляется она лишь на поздних стадиях, необходима помощь медиков и глубокая психотерапевтическая работа. Анорексия – всегда тяжелая ситуация. Родители должны успеть схватить момент, когда у подростка только начался отказ от еды или замороченность на похудении.
История пятая: во все тяжкие, подальше от религии
Ребенок из традиционной семьи, где почитают те или иные религиозные традиции (православные, исламские), пускается во все тяжкие.
Почему происходит?
Религиозные традиции для современного подростка часто узки. Не раз встречала всплески и острые проявления у детей из мусульманских и православных семей. Такая семья пытается следовать принятым в культуре обычаям, но делает это локально. Например, отправляет ребенка в обычную городскую школу. Его друзьям все позволено, подростку-мусульманину – нет. Мало того, что перед подростком много запретов, у него нет и своего землячества, которое позволило бы понять, почему выбирается именно такой образ жизни. Ребенок чувствует себя в школе неуместным, дома родители давят запретами, которые не соответствуют реальности вокруг.
Впрочем, с каким бы уважением мы ни относились к школам, придерживающимся определенных культурных ниш, стоит учитывать, насколько они подходят ребенку, как и то, как в школе проходит работа с детьми.
Бывает, в православных школах взрослые навязывают детям понятие греха, а этим словом называют самые невинные развлечения или проступки. В силу возрастных особенностей (часто это касается младшей школы) дети не готовы это понятие воспринять.
Не раз сталкивалась с ситуациями, которые касались исповеди. Взрослые внушают детям: “Если на исповеди мало рассказываешь, значит, не признаешься в грехах. Иди, думай дальше” или “Много рассказываешь! Вот, посмотри, какой ты греховный”!
В результате дети не только не проникаются сутью таинства, не научаются быть в контакте с Богом. Все их существо нацелено выдать необходимое и достаточное количество прегрешений батюшке, чтобы было в самый раз.
Но постоянная трансляция идеи “ты плохой” однажды дает свои результаты и сначала маленький ребенок, а потом уже подросток, говорит себе: “ОК. Я не могу соответствовать вашим высоким требованиям, я пошел”.
Что делать?
Ценности, которые транслирует семья, необходимо подкреплять социальной нишей, в которую погружена семья. У ребенка, помимо мечети, православного храма, должно быть соответствующее окружение. Только тогда ценность прорастет в ребенке, станет его собственной.
Важно, чтобы ребенок чувствовал себя уместным, иначе он начинает искать сообщество, где ему рады. Но подростковое сознание мыкающее. А значит, подросток попытается соответствовать требованиям той группировки, в которую вступил.
История шестая: страдания юного Вертера
Суицид – всегда сложная тема. До некоторой степени является несчастным случаем. Однако интернет и СМИ играют не последнюю роль в ситуации с суицидами. Как только информация о таком способе решения проблем стала доступна, случаи участились. Каждый раз, когда в СМИ появляются громкие истории с подробностями, происходит эффект Вертера, описанный американскими учеными в 70-е годы XX века. Назван он по роману Гете “Страдания юного Вертера”, в котором описаны драматические переживания Вертера, разрешившего свои проблемы самоубийством. Когда книгу перевели и издали в России, в Петербурге был бум суицидов.
Увы, мы зависимы от информации, которая есть в медиапространстве. Если раньше это были газеты и книги, то сейчас – легкий выход в интернет.
В сети существуют группы, в которых подростки обсуждают, почему им хочется свести счеты с жизнью. Жалуются друг другу. Рядом с ними оказываются люди, которые рассказывают: “У меня было то же самое, но жизнь – святое и я справился так-то”. Большая часть контента таких сайтов наполнена информацией о помощи отчаявшимся. Помощь равного равному эффективнее, чем попытки взрослых отловить вредную информацию. И когда звучат предложения заблокировать все сайты со словом “суицид”, я понимаю, что это не до конца правильно.
Почему происходит?
Увы, взрослые никогда до конца не знают реальную жизнь своего подростка. Внешне ребенок выглядит бодрым и здоровым. Но что происходит под этой оберткой, какова реальная картина жизни подростка?
Родители делают все – находят хорошую школу, в которой ребенок успешен, отправляют учиться за границу, путешествовать, создают красивые тусовочные места… Однако внешнее благополучие никогда не означает, что эмоционально у ребенка все хорошо.
Часто подросток глубоко одинок. В какой-то момент он оказывается в ловушке собственного одиночества, когда ему катастрофически не хватает эмоциональной поддержки. Главное, он не умеет и боится о ней попросить.
Суицид как поступок импульсивный – поссорился, пошел и сделал – случай редкий и исключительный. Как правило, суицид — вещь продуманная. Это означает, что некоторое время подросток не мог найти выход из ситуации, не знал, куда обратиться за помощью, как разрешить проблему.
Подростки очень зависимые люди. Они зависят от родителей. Если им кажется, что родителям ничего объяснить нельзя, они пускаются на отчаянные вещи. Отчаянные вещи могут быть связаны с опытом несчастной любви, когда человек просто не может вынести эту боль здесь и сейчас.
Что делать?
В идеале к каждому подростку должен прилагаться значимый взрослый, причем не родитель. Многих подростков из тупиковых ситуаций вытягивали именно взрослые, которые в них неожиданно верили.
Знаю историю про очень успешного человека с СДВГ. В подростковом возрасте все твердили: “Школу не сможешь закончить, дурачок, будешь дворником”. В старших классах школы появился учитель, который в него поверил. Учителю было интересно говорить с этим парнем, он не отталкивал его. Подросток залип, у него появилось желание стараться ради любимого учителя.
Когда не находится рядом такого учителя, спасают сверстники, которые некоторое время “вытирают сопли”. И в этот момент задача взрослого заметить, что ребенок особо активно общается с друзьями. Часто это происходит не потому, что он лоботряс, не потому, что хочет откосить от школы, а потому, что ему эмоционально плохо.
Увы, сегодня в школах нет возможности “залипнуть на взрослом”, “погреться о значимого взрослого”, потому что далеко в прошлое ушла традиция посидеть и попить чай с учителем после уроков. Никто уже не остается поболтать о том, что тебе важно, просто пошутить. Нет больше мест, куда можно прийти, посидеть, пообщаться со сверстниками.
В моем детстве таким местом была районная библиотека с милыми тетеньками-библиотекаршами. В нее приходил весь цвет коррекционных классов. Но не для того, чтобы учиться, а потому что там было хорошо, там в детях видели личностей, там дети разных возрастов общались друг с другом. Это была вертикальная структура самопомощи. Никакой психологической работы дополнительно не требовалось. Все эти дети вышли в люди.
Увы, в большинстве своем подростки сегодня брошены. Им некуда прийти, некуда прибиться.
У родителей мало контроля, а у детей всегда есть другая жизнь
Часто родители пугаются, что не понимают подростка, не знают, как реагировать на его выходки, не знают, где ужас-ужас, а где еще не ужас. Но грань между нормативными подростковыми экспериментами и тем, что является опасным, все-таки существует.
С точки зрения психологии как науки, подростковый возраст – это возраст-эксперимент, в котором обязательно произойдет проба не только психоактивных веществ (табака, алкоголя, наркотиков). Проба не означает, что “ребенок пошел по наклонной и его надо отправить в реабилитационный центр”. То, чем закончатся пробы, зависит от компании, в которую он попадет.
Безусловно, родителям стоит обратить внимание на происходящее, держа в голове, что минимальные пробы – нормативны. Они соответствуют задаче подросткового возраста, равно как и поиск собственного имиджа, эксперименты с одеждой, телом. Все это не что иное, как попытка определить молодым человеком место, которое он занимает в этом мире. Эксперимент – установление идентичности. Проходить процесс может мягко, а может более жестко, зависит от того, насколько уместным чувствует себя ребенок в той или иной группе, сообществе, тусовке. Любой признак того, что не заладилось общение, сигнал для родителей, что контакт выстроен неверно.
Увы, не существует статистики. Никто не считает, сколько подростков и отчего страдают. Но когда сильно болит, когда нет больше мочи терпеть, дети находят способ прийти к психологу. В психологических центрах редко бывают “легкие случаи с улицы”. Обычно приходят сами (если подросток достаточно разумен), по рекомендациям, по совету вожатого в лагере, одноклассника или старшего товарища, если услышали имя на тусовке.
Бывает, старшие подростки, узнав, что у младших “полный трэшак”, просят помочь. И никогда родители не бывают в курсе. Родителям только кажется, что они знают все о своем чаде и могут проконтролировать его во всем. По факту у родителей очень мало контроля над детьми. У детей же всегда есть другая, большая жизнь за пределами доступного вниманию взрослых.
Да и курить – основное занятие подростков за гаражами – уже некому. Мало того, что возле школы и по дворам не найти курильщиков — так еще и «вконтактные» профили поголовно утверждают: отношение к курению — отрицательное. Или даже резко отрицательное. Альтернативы? Музыку слушают — да, играют в «доту» — тоже да, беседуют в сети.
Скучно? Безнадежно? Но вслух никто не сознается. Но вот, скажем, один из одноклассников Дениса: лента новостей больше чем наполовину заполнена сентенциями-картинками из паблика «Братва на связи». «Просто напиши, что скучаешь, поверь, оценю». «Одиночество – удел сильных». И много-много картинок с мотоциклами, внедорожниками, «черными бумерами из девяностых».
Выученная суровость
Денису и Кате посвящается
Поскольку вы здесь…
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лет 20 назад подростки зачитывались печатными журналами вроде Cool и Bravo. Те, кто посубкультурней — «Птючем». Как только поколение миллениалов выросло, подростковая пресса и телевидение сошли на нет, а новые подростки стали потреблять информацию уже в интернете. В русскоязычном интернете никаких специализированных изданий для этой группы людей практически нет. Но в начале этого года появилась «Фракция» — инфопространство для подростков в стиле старого-доброго W-O-S без морализаторства, дискриминации и пропаганды. Издание создано одним из казанских брендинговых агентств и ещё несколькими инициативными лицами, пожелавшими остаться неизвестными (по крайней мере, так кажется при взгляде на страницу сайта). Ключевая фишка «Фракции» — в прямой речи героев повествования, в их рефлексии. Здесь никто не говорит с подростками снисходительно или как о питомцах, требующих постоянного наблюдения и заботы — в большинстве материалов подростки говорят друг с другом и с самими собой.
Мы выбрали несколько высказываний, которые помогут взглянуть на подростков как на нормальных людей, со своими желаниями, мечтаниями, убеждениями.
Азат Хасаншин, 16 лет
Типичный путь: садик — школа — высшее образование — работа на дядю. Меня такой путь не устраивает. Это ещё одна причина, почему я создал свой бизнес. С высшим образованием большие проблемы, я знаю многих студентов, они сначала страдают фигнёй, гуляют, потом кому-то взятки дают, чтобы сессию закрыть. Какой в этом толк? Я вижу смысл в самообразовании. Сейчас инвестирую в себя — программирование изучаю, стартап делаю. Вот моё образование. Хоть я и круглый отличник — за восемь лет учёбы ни разу не получил четвёрку за четверть, я понимаю, что это не совсем мне нужно. Но не исключаю, что получу высшее образование.
Получать образование за границей — слишком дорого, у меня нет такой возможности. И всё равно, даже если я получу образование где-то там и буду крутым специалистом, не хочу работать на какого-то дядю и приносить ему прибыль. Я хочу приносить прибыль себе. А в этом мне поможет не высшее образование, а самообразование.
У меня нет отдыха. Я встаю в семь, делаю свои дела, иду в школу, отсиживаю пять-шесть уроков, прихожу домой, час отдыхаю, в пять часов у меня тренировки. Я их люблю за то, что эмоционально выкладываешься, если есть какие-то проблемы, ты о них забываешь. И после тренировок, часов в 8-9 прихожу домой, делаю домашнее задание и занимаюсь своим проектом, ложусь спать в два ночи. Сплю по пять часов в день. В выходной сплю до обеда, высыпаюсь — один раз в неделю, четыре раза в месяц, 48 раз в год.
Полная история
Динара, 13 лет
Мне кажется, у меня сейчас канал не особо растёт, всего лишь девять подписчиков. Но я буду развиваться дальше, и думаю, что он может набрать большое количество подписчиков.
Люблю различные поделки своими руками, рецептики делаю, брауни пеку. Это самое популярное видео на моем канале. Я КАК БЬЮТИ-БЛОГЕР, НО БЕЗ МАКИЯЖА.
С профессией у меня проблема. Подруга нейробиологом хочет стать, а Я НЕ ЗНАЮ ПОКА, ЧТО ВЫБРАТЬ, СТОЛЬКО НАПРАВЛЕНИЙ!
Я люблю YouTube, и что касается него, то здесь мне нравится не отдельный какой-то блогер, а определённый типаж. Интересно смотреть тех, у кого есть чувство юмора, то есть они как-то развлекают. Вообще мне нравятся все блогеры, хотя у многих однотипные и тупые шутки. Но в YouTube, по сравнению с телевизором, люди довольно искренние — они делают, говорят что хотят и потом сами монтируют. Ещё мне нравится что там можно самому «сотворить» что-либо. По телевизору за час ты только одну серию типичного русского сериала успеешь посмотреть, а по YouTube сразу несколько полезных, и не очень, видео!
Про половые отношения я узнала совсем недавно, мне просто рассказала знакомая, а потом уже мама.
Я не знаю, чем я могу нравиться мальчикам в 13 лет, но мне кажется, внешностью, чувством юмора и тем, что я хорошо учусь.
Я считаю, что наше поколение в обществе очень важно, потому что всё-таки мы и есть будущее. СЕЙЧАС ПОДРОСТКИ СТАЛИ БОЛЕЕ РАЗУМНЫЕ, хотя всё равно есть школьники, которые смотрят letsplay, крутят спиннеры и занимаются прочей бесполезной фигнёй. Мне кажется, мы играем важную роль, и я в том числе.
Полная история
Даниил, 15 лет
У меня своё бармен-шоу, занимаюсь уже пять лет, начал с 11. Увидел на YouTube, понравилось и решил повторить. Сначала были пластиковые бутылки — спрайт, кока-кола, — всё, что под руку попадётся, потом заказал специальные. Съездил сначала на шоу в Томск, отучился, потом уже в Екатеринбург, а дальше в Москву, и так постепенно-постепенно знакомые появлялись. Не скажу что прям часто-часто выступаю, но раз в неделю точно.
В школе средне учился. Окончил девятый класс, не хочу оставаться на 10-11. Мне проще отучиться в колледже, пойти на вышку и получить там определённую профессию, которую я хочу, а не так, чтобы после 10-11 класса сдавать ЕГЭ. Вышка нужна, на работу требуются люди с высшим. Мама окончила колледж в своё время, и сейчас ей потребовалось высшее — уже на диплом идёт. В любом случае образование пригодится. Лучше раньше, чем поздно.
Обстановка в школе была не очень, одноклассники нормальные, класс не худший. Учителя нагнетали, из-за этого была неуверенность в экзаменах. Когда результаты первого экзамена пришли, был в восторге, подсобрался.
Я думаю, как пойдёт всё в ближайшее время. Есть планы переехать из Тагила, развиваться, раскручиваться. Не вижу смысла там оставаться, потому что единственное место, где ты можешь работать, — это завод, а я так не хочу.
Сам себя обеспечиваю и планирую развиваться в этом направлении. У меня есть человек, который однажды меня заметил, он помогает мне с продвижением. Первые деньги потратил на подводную камеру, чтобы снимать под водой.
К алкоголю, сигаретам не очень отношусь. Если это делает парень, это его дело. Но если это делает девушка, то это не круто. Сам за ЗОЖ, попытался побегать, к лету подготовиться. Мы вставали в шесть утра, чтобы побегать и не встретить своих знакомых, а они такие типа: «Ты чё, дурак, бегаешь?».
Полная история
Мира, 17 лет
Парням во мне нравится, как я поняла, нестандартное мышление. Им интересно послушать мою точку зрения. Говорят, я отличаюсь и этим запоминаюсь. Стараюсь мыслить шире, показать себя побольше, не стесняться. Нет такого, чтобы я выделялась через одежду или красила волосы в какой-то необычный цвет. Лучше выделяться внутренним миром.
Не смотрю видеоблогеров, могу посмотреть сериал какой-нибудь. Если хочется посмеяться, отдаю предпочтение старым добрым мемам. Слушаю разную музыку, но предпочитаю хип-хоп и электронику. Я читала школьную программу, но не привилось желание читать постоянно. Поэтому, чтобы развиваться, смотрю много фильмов. Любимый режиссер — Мартин Скорсезе, а любимый фильм у него — «Остров проклятых»
Мама воспитывала меня всегда одна. С ней натянутые отношения, мы абсолютно разные характерами, но похожи амбициозностью и упёртостью. Мы родные люди и не можем стать чужими. Так как она старше, я делаю скидку на её замечания и взгляды. С родителями нужно придерживаться такой тактики.
Хотела сбежать из дома, когда ссорились с мамой. Все знакомые говорят, что их отношения стали лучше, когда они съехали от родителей. Но я пока не могу съехать от мамы.
Я сексист, не понимаю феминисток. Зачем женщины лезут в мужские сферы, например, политику? Недаром повелось, что женщины — слабый пол, они должны быть женственными и красивыми, вдохновлять и поддерживать своих мужчин. Если девушка вышла замуж и родила ребёнка, бросила учёбу, сидит с ребенком, а муж работает. Она за собой не следит, муж уходит. И начинаются истерики: «Вот, он козёл!». Но ты же сама виновата. И так живут большинство.
Сначала карьера, чтобы был стабильный заработок. Если будет молодой человек, с которым у меня будут серьёзные отношения, тогда, может быть, заведу детей.
Бесит тупость, бесят некоторые девочки своей меркантильностью, завистливостью, злостью. Мне повезло, что я родилась с мозгами.
Полная история
Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.
Это когда внутри ты уже взрослый, а снаружи шлепаешь в школу к 8.30. Внутри ты бунтарь и рок-звезда, а снаружи – отличница с флейтой и освобождением от физры. У кого-то этот период сгладился спортом, кто-то после него стал религиозным, а кто-то пережил его только ближе к пятидесяти. Мы попросили наших читателей рассказать, как они себя чувствовали и что делали во время переходного возраста. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами историями.
Я в переходном возрасте был несчастен и одинок — и решил сделаться «страшным человеком». Прямо помню эти слова и как решил. Что в это входило? Например, купил 29 тетрадок и вел «досье» на одноклассников, говорил им ужасные вещи и смотрел на реакцию, все время чем-то манипулировал. Вспоминать невыносимо стыдно, но это давало мне хоть какое-то чувство контроля и безопасности. Сейчас мне кажется, что так я и выжил. (ЮГ)
Переходный возраст я как-то сравнительно легко проскочила — я была серединка на половинку, не очень популярная, но и не мучили меня особенно. Я тяжелее всего тогда общалась с родителями, они стали резко считать меня взрослой, а мне не хватало побыть маленькой девочкой. И я истерила, но они это как-то понимали, и мы выжили в целом. (Марина А.)
Родители готовились к моему «переходному возрасту» — старший брат в этот период уходил из дома, кричал, отказывался учиться. Я же их ожидания не оправдала. Я как-то резко поняла, что общество хочет от меня бунта здесь и сейчас, чтобы я выпустила всех своих демонов в эти годы и стала удобным взрослым человеком. Как бы не так. Я читала книжки, носила форму, не делала пирсинг, приходила домой вовремя и ликовала от постоянного удивления со стороны взрослых — какая хорошая девочка! Теперь же мои родители наслаждаются и пирсингами, и стилевыми экспериментами, и странными моими отношениями, только вот сделать уже ничего не могут. Только повторяют, какая же я была хорошая, спокойная девочка в юности, как вот это вот могло из нее вырасти. (Yana Mezheynikova)
Не пережила. Любовь, потеря любимого, мир разрушился, никакой надежды или опоры. Знала, что не выжила, так и жила неживая. (Marty An)
Я пережила переходный возраст с трудом, истериками и суицидальными мыслями. (Лия О’Ди)
Я отчетливо помню два переходных момента. Я, 12-летняя, как-то утром попыталась объясниться с мамой, и это было, будто мы говорим обе на незнакомом друг для друга иностранном языке. Я шла потом в школу и думала, что теперь некому меня понять и нужно срочно стать взрослой и самой все разруливать. Получалось, разумеется, очень плохо, но к родителям я больше за помощью не обращалась. А второй момент случился в 28, произошла какая-то глобальная переоценка своей жизни; помню, я ехала на эскалаторе в метро, смотрела на людей вокруг и чувствовала, что мы в каком-то квесте, и все знают правила игры, а я не знаю. Довольно скоро все действительно полетело в тартарары, я полежала с этим на диване некоторое время, а потом взялась делать заново. Сейчас вот, кажется, снова назревает новая эра. Мне почти 41, наблюдаю пока. (Olesya Hrushevska)
Кажется, там, в переходном возрасте, и осталась душой, хотя давно уже тетя глубоко за 30 с солидным резюме, солидными костюмами в шкафу и всей этой бутафорией. Мозгов и опыта прибавилось, что полезно, и килограммов прибавилось, что менее полезно, а вот дух взрослеть отказывается. И мужа такого же нашла — дружим крепко и от всего сердца, как двенадцатилетки в книгах Крапивина, и это у нас главное в, простигосподи, браке, хи-хи… А вообще мне с переходным возрастом очень повезло — в 13 лет, посреди хаоса и бедности 90-х, гормональной запутанности и родительских ссор, нашелся Димка, первая любовь моя, с которым сначала ничего не срасталось, и мы оба два года мучились на расстоянии, а потом в одиннадцатом классе кааак срослось… и получилось очень хорошо, глубоко и по-настоящему. Мне все казалось, что я сплю, и так близко сердцами с кем-то можно быть только в неправдоподобных книжках. Мы были лучшими друзьями, защищали друг друга от школы, родственников и прочих напастей, разговорами докапывались до самых честных и важных правд. От нас как будто исходило что-то, что делало «чище и добрее» все вокруг в нашей весьма суровой пролетарской общеобразовалке. Учителя нас за вечные записочки на уроках не ругали, а умилялись, улыбались и молодели. Классуха на родительских собраниях с влажными глазами вещала нашим смущенным мамам о том, как же прекрасно мы друг друга дополняем. Один гопствующий одноклассник на новогодней гулянке признался, что посмотрел на нас — и все понял про то, как надо жить, и теперь тоже хочет найти любовь. Через полтора года мы расстались, но даже потом еще несколько лет умудрялись поддерживать друг друга в трудные моменты жизни: я писала Димке в армию, он строчил мне теплые имейлы на учебу в Америку, где бывало одиноко. Прекратили это дело только когда он собрался жениться. Эта первая любовь очень здорово задала мне высокую планку качества отношений и их настоящести. Благодарна на всю жизнь. (Оля Ко)
Я пережила переходный возраст с трудом. Первая любовь не сложилась, на гормональных бурях вылезли копившиеся все детство травмы, которые как-то незаметно для себя я начала заливать алкоголем. Зато перешла в новую прекрасную школу, где появилась куча новых друзей и новая большая любовь, с которой пришлось разбираться последующие 12 лет. В целом могло быть хуже. (Margarita Karlinskaya)
Уехали в мои 14 лет в Израиль. По сравнению с переездом в другую страну, разлукой с бабушкой, дедушкой и друзьями и переездом из большого разнообразного столичного Вильнюса в крошечный кибуц все гормоны настолько померкли, что я как-то забыла натворить соответствующих возрасту глупостей. (Sivan Beskin)
Я в переходном возрасте была ужасна. Я пила, курила траву, даже однажды кололась. Много в целом тусовалась с наркоманами. Жила по принципу — в жизни надо все попробовать, при этом под «все» понимала исключительно дико саморазрушительные вещи. Как выжила и осталась адекватным человеком — не знаю. (Мария Раевская)
Было очень-очень одиноко. Мои родители не хотели принимать того, что я взрослею. Мама шутила идиотские шутки про мою растущую грудь, отец очень отдалился, хотя раньше мы много времени проводили вместе. Помогло, когда в мои 16 лет от нас съехала моя старшая сестра. У меня появилась своя комната, какое-то мое личное пространство. Потом как-то друзья появились. Но я до сих пор вспоминаю мое самое одинокое лето, когда я весь день смотрела телевизор и пойти мне было решительно некуда. (Анька Кожура)
Я выжила! Это главное. Возраст с девяти примерно лет и довольно долго, до двадцати, был одним из худших периодов в моей жизни, и по объективным причинам в том числе. Отчим-абьюзер. Вся бытовая неустроенность 80-х. Токсичные отношения как норма жизни среди людей вокруг. Спасали сначала байдарки (два лета), книги и еще танцы — я ими активно занималась четыре года. Отношения с мамой были полный ужас; я сейчас сама дважды мать и не понимаю, как она могла не видеть, что у нее под носом творилось с ее ребенком, насколько мне тогда было дискомфортно. Там так в семье совпало: рождение двух погодков — сестры и брата, резко бедность, в мои 13 лет переезд в новую квартиру (привет, шесть недель тяжелого бронхита на почве стресса!), новая школа и психологически неуютный коллектив в классе. Ну и дальше все прелести конца 80-х, уличная подростковая преступность — когда с репетиции вечером идешь каждый раз, не зная, доберешься ли домой без приключений. Вмешательство родителей в личную жизнь — отношения с первым женихом распались при активном содействии мамы (и его мамы тоже!). На первом курсе универа у меня был, кажется, депрессивный эпизод. Не диагностированный. Меня отчислили летом. И эта искалеченная юность так долго мне аукалась — в универ я вернулась и доучилась только много лет спустя. Замужем смолоду за человеком, который явно не хотел прилагать усилия к тому, чтобы семья жила лучше, и вообще мало мне подходил по складу характера и личности. Я долго не могла найти в себе внутренние ресурсы, чтобы уйти. Наверное, мне невероятно повезло, что при всех тех раскладах я сохранила довольно адекватную самооценку и потом использовала каждый шанс для саморазвития и улучшения материальной ситуации. Мне только что исполнилось 48, я в хорошем балансе и внешне и внутренне, дружу и люблю — но слово «замуж» или предложение «жить вместе с родителями» вызывает до сих пор очень негативную реакцию. Остается добавить, что мой старший ребенок (26 лет) — чайлдфри, младшая дочка типичный tomboy — точно такая, какой я была в свои 8-12 лет, но в меня летело «тыжедевочка» и вот это все. Я спокойна за дочерей, они будут счастливы, у них все (в смысле сопротивления среды) совершенно иначе, и уж конечно, куда благополучнее. (Ellen Avdeyev)
Лет в 13 (на дворе тот самый 2007) я решила, что я панк. Мама подарила мне мартенсы по колено с металлическими носами и все свои черные юбки и платья. Так и ходила в школу: огромные ботинки, черные рваные колготки, футболка с черепом и криво накрашенные темной помадой губы. Классная руководительница писала в дневнике замечания: «Уважаемые родители, обратите внимание на внешний вид вашей дочери», а мой отец писал там же: «Нормальный у нее вид». Я слушала «Гражданскую оборону» и «Короля и шута», считала себя самой умной, читала Джона Фаулза запоем и прогуливала все недостойные уроки (алгебру, геометрию, химию и физику). Смешно вспоминать это все, но Летова и Фаулза до сих пор очень сильно люблю. (Ася Вишнякова)
С восьми лет мне было предписано быть взрослой и ответственной. Младший брат, который родился в это время, был со мной все мое свободное время и требовал постоянного внимания. Когда вырос брат, начался университет. Закончился универ — работа и первый ребенок. Потом ребенок второй. Так что пубертат у меня случился только в 30 лет. Есть много что вспомнить, мало что можно рассказать детям. Ну разве что про свадьбу в ночном клубе и организацию панк-рок коллектива они и так знают. (Svetlana Panina)
Внешне все было довольно спокойно, не думаю, что так уж сильно доставала родителей своим переходным возрастом. Училась отлично, готовилась к поступлению в институт и поступила. А то, что прогуливала школу часто, покуривала с друзьями и попивала вино — так это все втайне, папа строгий был, так что я не афишировала. Вот внутри в то время было часто тоскливо и депрессивно, одиночество страшное, эмоции зашкаливающие — а я не люблю острых эмоций. Но все это было только внутри, я была очень скрытным подростком. Не хотела бы назад в юность, потому что мозгов было мало, а ранящих чувств как раз слишком много. (Надежда Пикалева)
Мой переходный возраст пришелся на 90-е, и это парадоксальным образом помогло. Во-первых, не только я внутри сходила с ума — мир вокруг сходил с ума: провинция, бедность, непонятность, безумный наплыв новой и противоречивой информации, шокирующие открытия, сенсации и дефолт с инфляцией — так что трудно порой было разделить, что внутри меня, а что снаружи колбасится. Во-вторых, в 90-х родители выживали. Моя мама работала на трех работах. Я училась, приходила вовремя домой, выполняла свои обязанности по дому — и этого было достаточно. Как я выглядела и что у меня было в голове? Да у нее просто не было сил докапываться! Так что пробурлило и улеглось. Ну, были бунты, был уход из дома, но в целом никаких внезапностей. Я сама разобралась, попробовала, что хотела, и успокоилась. Повзрослела так, как мне было нужно. (Russell D. Jones)
Если в общих чертах, то была очень ранимая и не самодостаточная, остро переживала предательство (можно писать капслоком), хотя, наверное, ничего там прямо жестокого не было. Пиво пробовала, красила волосы так, что потом 20 лет с ужасом вспоминала, и помню, чет все время сердце щемило. А потом как и не было ничего, отпустило. (Masha Shapoval)
Для меня это было золотое время, когда я все успела — и «Мумий Тролля» на подоконнике слушать, вглядываясь в ночь, и грант в Штаты выиграть, и водку первый раз пить в парке, и Борхеса почитать, и по дискотекам нагуляться, и старостой побыть, и тусовки до утра в пустой квартире устраивать. Свои 14-17 лет я вспоминаю с большой теплотой, потому что в силу обстоятельств для меня это и правда было время поиска себя, когда я с любопытством искала новый опыт и почти ничего не боялась. Благодаря этому в институт я уже пошла довольно взрослым человеком, который в 18 лет съехал от родителей и пошел работать. Это казалось само собой разумеющимся, потому что я уже напробовалась всякого, и меня от ослабления родительского контроля не трясло, как многих одногруппников моих. (Катерина Булатова)
Было тяжело. Мама говорит, что у меня переходный возраст начался рано — лет в девять я стала «неуправляемой». А я помню, что с двенадцати ощущала весь мир содранной кожей. Меня корчило от душевной боли почти непрерывно. Мама — педагог, у нее была куча книг по психологии детей и подростков, а я книжная девочка, поэтому я искала в этих книгах ответ, почему мне так невыносимо, а мама при этом срывается с края. Приносила ей, показывала цитаты — вот, смотри, тут написано, что это нормально, что все подростки хамят, отстаивают границы и их шатает между взрослым и детским состоянием. И вот то, что вчера со мной было, — смотри, прям дословно! Не помогало. Сейчас понимаю, что была в целом золотцем, даже из дома ушла ненадолго и всего один раз, когда отчим запустил в голову табуреткой. Попробовала тогда впервые транквилизаторы, украденные у бабушки, и обалдела, какой покой и тишина воцарились в душе. Вот реально, словно человеку с многолетней головной болью дали первую в жизни таблетку анальгина. Но транквилизаторы отобрали, разумеется, решив, что я уже то ли наркоманка, то ли суицидница, толком не помню. (Jana Wujkowska)
Мой переходный период совпал с лихими 90-ми и рождением брата. Я пахала и выживала, у меня не было возможности побыть подростком. Наверное, компенсировала потом. (Yaroslava Zheyko)
У меня переходный возраст сгладился за счет сексуального насилия, пережитого в 12 лет. Мне надо было разобраться с этим, поэтому все остальные проблемы отошли на второй план и казались совершенно неважными. Но мужчин я реально ненавидела, буквально до рвотных позывов, и только лет в 16 это чувство более-менее прошло. Как на грех, разумеется, мальчики мне прохода не давали, но я никого к себе не подпускала — так трясло при одной мысли об этом. Поэтому я имела славу жестокой кокетки. (Нелли Шульман)
Я переходный возраст пережила эльфом. Я ходила в плаще, с текстолитовым мечом, в хайратнике — в школу, в метро, везде, и у меня была толпа единомышленников. (Дарья Богданова)
Если говорить о подростковом периоде, то не скажу, что я буянила, пила, травилась и гуляла. Сама по себе была интровертом, увлекалась аниме, и родители не особо запрещали. Так что и проблем, не считая стиля в одежде, не было. Мне нравилось быть то пацанкой, то готической куклой, то еще кем-то. Мне кажется, в этот период важно дать ребенку выбор в реализации своих увлечений, чтобы потом он не проклинал своих родителей. В то же время травмирующего опыта у меня не было, поэтому к некоторым жизненным ситуациям я попросту не готова и не могу их даже судить, так как не имею этого опыта. (Ольга Школина)
Мне с раннего детства было интереснее с собой, чем с другими. Но к определенному возрасту это стало доставлять некоторые неудобства. Я их, пожалуй, не мог системно объяснить до определенного момента, когда в школу пришла психолог (время было, когда всякая квазипсихология расцвела) и провела тест на интровертность / экстравертность. Я получился совершеннейшим интровертом и крепко задумался. После чего, вполне сознательно, произвел операцию по типу мюхгаузеновского вытягивания себя за волосы — заработав при том кучу неврозов, но вполне успешно и надолго притворившись экстравертом. (Danila Davydov)
Лет с 14 до 17 — невероятное ощущение свободы. Я будто летала каждый день. Музыка, книги, друзья и приключения. Да, эпоха Перестройки была не сахар, провинция, разные семейные проблемы… но в целом — мне очень повезло с возрастом пубертата. Я резко стала взрослой в 14, никакого дискомфорта от жизни не было в принципе, исключительно ощущение полета. (Nataly GS)
Все время было очень больно. (Марина Казначеева)
Родители много работали, их почти не было дома, я развлекалась, как могла. Была страшно горда варенкой, у меня была куртка и джинсы, на груди значок с надписью «Не учите меня жить», на голове старая папина кепка и начесанная и залаченная челка. Я казалась себе страшно модной, слушала Цоя, «Технологию», при этом ходила на концерт «Ласкового мая», собирала наклейки с футболистами мирового чемпионата и ездила меняться этими наклейками к Дому книги. Вообще жила интересно и увлекательно. (Oxana Ladich)
Я в 12 лет влюбилась в очень известного человека, а когда мне было 13, он погиб. Это страшный опыт, я сейчас счастлива, что с моей дочкой такого не случилось. А тогда я вела дневник, в котором обращалась к нему, рассказывала о своих чувствах, мыслях. Стихи писала, рассказы. Это были 90-е, тетрадки были в дефиците, я научилась писать мелким почерком в каждой клеточке. Все время было больно. Трижды пыталась обезболить себя. И еще было постоянное ощущение, что без меня всем было бы лучше. (Ольга Грудцына)
К сожалению, я все еще в переходном возрасте. Нет ощущения, что это закончилось, что я изменилась, что я взрослая. Недавно на проверке своих знаний немецкого я радостно, не задумываясь, оттарабанила: «Их бин фюнфцейн яре альт!» Мне кажется, и в окружении моем толком нет никого, кто переходил-переходил — да и перешел. (Neanna Neruss)
В конце 80-х и начале 90-х между безумием снаружи и шизой в моей бедовой голове воцарилась дивная гармония, и меня от этого прямо корежило. Я интуитивно понимала, что гармония вот сейчас — это что-то лишнее для меня, и всеми средствами пыталась ее нарушить, чтобы не рехнуться. Отличница бросила учиться? Не помогло, мало, подумаешь, сколько таких было. Алкоголь, вещества? Пфффф, занятный опыт, но все не то. Тусовки неформальные на поверку оказывались все одинаковыми, если посмотреть изнутри. И тогда я нашла парашютный спорт… Как ни странно, на несколько лет это круто помогло. Тренировки, ОФП, прыжки, в общем, почти до 19 лет я так дотянула отлично. Потом опять мозговой слизень заныл, что хочет перемен, и я сменила страну проживания. Тоже тот еще переходик, но это уже другая история. (Alena Lynxie)
Благодаря моим святым родителям у меня переходного возраста не было. А вот в 11 лет я давал им, бедным, прикурить. Недавно нашел тетрадку, которую я заполнял тогда для себя, будущего, и с ужасом прочел на первой странице: «Если ребенок кричит вам сгоряча: «Скотина!», не волнуйтесь и ласково успокойте его». Впрочем, насколько я помню, это были все же теоретические размышления. (Олег Лекманов)
То время, в которое не вернулась бы ни за какие коврижки. Начало 90-х, безденежье, родительская неуверенность и страх, давление националов, постоянное ощущение себя в «окопе» — всегда и везде. (Allegra Llevellin)
Переходный возраст у меня начался позже, чем положено. Видимо, потому что я в целом во всем заторможена немного. Но когда он-таки наступил — было тяжко… Помню, я начинала писать дневник от лица персонажа, который знает, что умрет через два года, и мысли об этом давали облегчение. А потом в моей жизни появился Гарри Поттер и слеш фанфики, и жизнь наполнилась красками. И я только грустила, что не узнала чуть раньше всей этой движухи. (Tamilla Gamza)
В тинейджерстве у меня переходного возраста не было, я вела себя очень хорошо и так и осталась приличной девочкой. Зато он наступил в 26, когда умер папа, я развелась и эмигрировала. Было очень больно. Но зато в 30 я себя почувствовала взрослой наконец-то. Выросла и сепарировалась. (Рената Троян)
90-е, да. Мир из цветного и безопасного стал враждебным и странным. Непостижимым. Черным и изредка серым. Зрение падало катастрофически, чтобы просто не видеть всего этого, наверное. Чтобы совсем уж не ослепнуть, изматывающе ходила по лекарям всяким. Потом дважды ложилась под нож к гениальному хирургу, которая как-то… поверила в меня, что ли, вернула смысл в жизнь. Хоть какой-то. Тогда я вынырнула, как-то хреново, но вынырнула. А ее потом убили. Не успела эмигрировать, как остальные гении. Такие дела. (Елена Бачкала)
Я пережила переходный возраст идеально. Из дома выходила редко (хватало интернет-общения), не пила и не курила, школу стала прогуливать только в 10 классе. Разве что характер всегда был довольно вздорный и несдержанный. Накрыло меня уже лет в 19 — когда я поступила в вуз и поняла, что мне там неинтересно. И тогда началось: ночевки не дома, срачи с родителями, почти каждый вечер пьянки до полубессознательного состояния. Так продолжалось до 22 лет, пока я не съехала от родителей и не нашла нормальную работу. (Марина Кирюнина)
Хамила родителям, особенно папе, слушала, закрывшись в комнате, «Depeche Mode», страдала неизвестно от чего. При этом была отличницей, училась в музыкальной школе, ездила на конкурсы и олимпиады. Все бы ничего, но такое ощущение, что те страдальческие паттерны так и застряли во мне и время от времени всплывают. Короче, хрень какая-то. (Дина Досжан)
Мой переходный возраст был адом и для меня, и для родителей. Помню тупую боль, которая длилась года три минимум, и просто хотелось, чтобы она закончилась, больше не хотелось вообще ничего. Очень сильно и резко встал вопрос доверия к людям. В определенный момент настолько ушла в онлайн, что отвыкла говорить и стала заикаться. Потом потихоньку все выправилось, или просто свыклась. (София Нагаст)
Меня с суицида забрали в милицию. Я просидела трое суток в одиночной камере приемника-распределителя до выяснения моей личности. Это был пустой куб без окон с матрасом на полу. И там меня отпустило. (Анастасия Лаврентьева)
Я — тормоз, так что переходный возраст пришелся на мои восемнадцать, когда стало понятно, что у меня ориентация такая, а не проклятье. И началась война с мамой, которая явно чувствовала, что со мной «что-то не то» происходит, но не могла сформулировать для себя, что именно. Начал выпивать, покуривать, ночевать в разных странных местах, а мама решила включить родителя: находила меня у друзей, у знакомых, орала по телефону, чтобы я немедленно возвращался домой ночевать. В итоге из дома пришлось сбежать. Она полгода не знала, где я нахожусь (а судьба из Сибири протащила через страну аж до границы с Финляндией), подавала в милицию на розыск. Жизнь вернула; побитого, но не искалеченного (прочее опущу), но мать уже на свободу мою не претендовала. Я побывал в аду, но какой она прошла ад — не представляю. (Павел Телешев)
У меня как-то дурацки он прошел. Все вдруг выросли и стали говорить про секс и встречаться. А я осталась «маленькой» и училась. Хотела поступить и свалить из города. Стало еще сложнее социализироваться. Тело менялось, это было тоже странно. С родителями ругалась, но никаких бунтарских поступков не совершала. Читала «Спид-инфо» запоем и была одинока. А потом вдруг все прошло, я поступила в универ и разом стала нормальным человеком. (Анастасия Решетняк)
Было очень трудно принять те чувства, которые вызывали у меня мальчики, я старалась изо всех сил их в себе давить. И тут вдруг сильно и страстно влюбилась в девочку. Поняла, что бороться с собой бессмысленно, и постепенно научилась радоваться. (Ольга Виниковецкая)
Книжки читал, улетал в другие миры. (Евгений Кьюби)
В 14 лет переехала из России в Израиль и обнулилась — из общества почти взрослых людей-девятиклассников попала в девятый класс, полный беззаботных четырнадцатилетних детишек. Очень странная яма во времени. Еще очень было странно обнаружить себя в классовом делении на популярных и фриков, аккуратно содранном с американской школы из сериалов, и из любимой и задруженной со всеми барышни превратиться в невидимку. В школе, правда, ситуация несколько выправилась где-то за год, но помню, что все равно первые года три жила больше в собственном воображении, ведя диалоги с друзьями до переезда. В 18 лет все это с большим облегчением закончилось, а в армии новый опыт абсолютно всех не в своей тарелке объединил и поставил на ноги. (Ira Polubesova)
Постоянно чувствовала себя несчастной. Хуже всего было в отношениях с друзьями. Ревновала друзей по каждой мелочи, злилась, при этом заискивала перед ними. Помню это душераздирающее чувство одиночества и брошенности, когда узнавала, что подруги разговаривают по телефону друг с другом больше, чем со мной. Буллинг и входящий, и исходящий. А еще чувство собственной отсталости, когда за подругами ухаживали мальчики, а за мной нет. Короче, ужасные времена, кончились годам к 17 и слава богу. Никому не пожелаю жить в таком состоянии, когда каждая эмоция режет как ножом. (Маша Рявина)
У меня не было переходного возраста, отчего я до сих пор не очень понимаю людей. Мне было шестнадцать, когда я поступил в военное училище, при этом я из поздних, у женщин нашей фамилии месячные начинались в шестнадцать. То есть я прямо из детства попал во взрослую жизнь. (Тимур Максютов)
В 13 лет влюбилась в человека сильно старше (никакого «романа», просто сильная влюбленность) и попала в компанию плюс-минус сверстников-поэтов. Мне кажется, без этого я стала бы кем-то совершенно другим, даже страшно подумать. (Hava Brocha Korzakova)
Каждое утро радуюсь, что мне больше не 12. Серьезно. Отвратительное время: внутри ты уже взрослый, а снаружи шлепаешь в школу к 8.30. Не-не-не: внутри ты бунтарь и рок-звезда, а снаружи ты отличница с флейтой и освобождением от физры. Спасалась мрачными песнями и плакатами из журнала «Bravo». Как же мне было плохо все время. Абсолютно ничего не помню, кроме этого — чужие проблемы и окружающий мир меня вообще не очень волновали. А потом я имела счастье наблюдать, как в коллективе, где все были старше меня, эти все вдруг стали вести себя, как капризные дети. И я подумала: ага, то есть цифры не помогают, если ты чего-то не догоняешь. И я как-то расслабилась, увидев, что количество прожитых лет не решает ничего. Так что я просто стала ждать, когда мой возраст начнет более-менее совпадать с самоощущением. И жизнь ко мне вернулась. (Анна Брюсова)
Когда мне было лет 12-14, мы с родителями отдыхали в красивейшем городе Плес — левитановские места, «Над вечным покоем» и все такое прочее. И вот там меня посетило мрачное и мучительное состояние, в ответ на которое я и услышал от мамы формулу «переходный возраст». После того как в 36 лет меня посетила депрессия, мне стало казаться, что и тогда была именно она, а никакой не «переходный возраст». Совершенно отравленное состояние души и нервов с экзистенциальной подкладкой. Тем летом подавленность эмоций иногда перемежалась чем-то вроде ностальгии по уходящему детству, хотелось плакать, казалось, что все лучшее осталось позади. В общем, сегодня это лечили бы таблетками. А тогда меня пытались развлекать, таскали в лес собирать подосиновики, на Волгу — ловить рыбу (чуть ли не единственное, чем я тогда всерьез увлекался). И вот помню, как я сижу в этой лодочке, смотрю на поплавок, а вокруг простор, левитановские виды, умиротворенность и вечный покой… а сам думаю, примерно как тот расстрелянный на водопое лось из анекдота: «Почему вроде все хорошо, а мне так плохо?« (Илья Симановский)
Я прожила пубертат с ощущением, что я в нашем семейном балагане самая старшая, поэтому слегка оторвалась потом в 19 и свалила в другую страну, разгребать последствия. Пока разгребала, подоспел Midlife Crisis, и вот я и оттуда вынырнула, спокойная и уверенная в себе 40-летняя женщина, которая наконец-то знает, кем хочет стать, когда вырастет. (Anna Cornell)
Мой переходный возраст пришелся на 90-е, бедность, переезд в другой город. Ну и на влюбленность, которую запретили. В новом городе не прижилась: ни одной подружки за три года. Спасибо родителям, они поддерживали очень. Я, конечно, все равно ощущала себя одинокой и несчастной. Зато в 17 поступила и переехала в город, где никого не знала. Как бы заново начала. И вот это был кайф! (Алена Белозерова)
Как-то такое время было, что мне переходный возраст было нельзя. Большая семья, много детей, мало денег, девяностые. Вот у меня его и не было. А был потом, позже, к 25 годам где-то, и был не внешним, а внутренним. (Жулдыз Алматбаева)
У меня переходный возраст сгладил спорт. Это были велогонки на шоссе. Как-то сразу все уткнулось в тебя. И лошадиные абсолютно нагрузки, 5-6 тренировок в неделю, это в пятом-то классе. И гонки — где по 70, а где и 100 км. Ты это в 14 лет просто как прогулку не проедешь, а надо гоняться. И ответственность — тебе домой выдают гоночную машину, а ты отвечаешь и за то, чтобы она была работоспособной всегда (перебирали по винтику непрерывно), и за то, чтобы в любом состоянии выйти на старт. Спортлагерь, пять лет, три тренировки в день, постоянный голод, на тихий час никого не надо было загонять — все сами падали. И как собственная мама видит своими глазами, как ты попадаешь в «завал» на гонке и как с тебя кровь течет. И тогдашнее слабоумие и отвага — поехать в спортлагерь «своим ходом», то есть на веле километров 90, а для скорости — «сесть» за грузовиком, то есть гнать под 70 км в час вплотную к большой фуре. Любое торможение равно твоему трупу. И как тебя, полуеврейского очкарика с чудовищным именем, начинают уважать дети рабочих АЗЛК в окраинной советской школе 70-х прошлого века — и ты наконец-то перестаешь драться в обмен на «дай прокатиться на гончаке» (не давал, лишь потрогать). Не, я как-то не помню переходного возраста. (Гамид Костоев)
У меня переходный возраст начался поздно, в 24 года — когда родила сына и в связи с этим первый раз сказала отцу «нет». Пережила… кхм, наверное, до сих пор (мне 38) не закончила переживать, хотя дело явно близится к удачному завершению и нормальной сепарации. (Анна Мазухина)
Полная занятость по школе, по дому и внешнему миру дала возможность не заметить этих мелочей. Вот так же и климакс стараюсь не заметить. Прошу прощения за подробности, но куда ж людям от физиологии? (Элеонора Шангареева)
Стала религиозной — завела для себя дома кошерную посуду, перешла в вечернюю школу, чтобы не учиться в шабат, ходила по праздникам с друзьями в синагогу, читала молитвы. Лет в 17 собралась замуж, но месяца через три передумала. (Ирина Лащивер)
Я ушла в себя очень надолго. Много, слишком много читала, много и старательно училась, пробовала писать, фантазировала, мало с кем общалась, в том числе и с родителями, и меня это не особо тяготило. Бунт против старших и бурный протест, эксперименты с внешностью прошли мимо меня тогда. Скорее сейчас в свои 33 экспериментирую куда больше, чем тогда, когда я выглядела подчеркнуто консервативно. Мой вкус к литературе и музыке во многом сформировался именно тогда. Думаю, мне очень повезло, что мой подростковый возраст выпал на отсутствие постоянного и массового интернета, иначе бы я зависла, вот точно. И что свои эксперименты в писательстве и художествах я оставила в столах и тетрадях, альбомах, а не выкладывала напоказ. (Дарья Аппель)
У меня был ужасный переходный возраст с кучей внутренних драм непонимания меня миром и дикого желания стать уже независимой и взрослой. Если честно, то я не очень понимаю, как я выжила, так как чего только не творила. Будь я на месте моих родителей, я «поубивала бы». (Елена Зорина)
Переходный возраст по мне проехался очень жестко. Как я сейчас понимаю, на пятнадцатом году жизни у меня случился какой-то гормональный сбой и меня накрыла жуткая депрессия. Мир казался нереальным, я ходила по городу с ощущением, что если я толкну ближайшую стену, то вся эта декорация обрушится, а за ней будет пустота и пепел, и ничего больше. Вся еда имела вкус картона. О депрессии я тогда ничего не знала, поэтому пришла к выводу, что со мной просто происходит взросление — прекрасное светлое детство закончилось, наступила серая взрослая жизнь, и так теперь будет всегда. Спасалась от этой серости, ясное дело, большой любовью, очень драматической, к взрослому творческому алкоголику. Бонусом мне добавились семейные проблемы, я выпустилась из школы с троечным аттестатом, ушла из дома. Выжила, по-моему, на чистом упрямстве, потому что умереть (равно как и вернуться домой) означало проиграть родне, которые скажут: «Мы так и знали». Отпустило меня только годам к двадцати пяти. (Anna Perro Pankratova)
Было ужасно. И в школе, и дома. Только сейчас я понимаю, что побои в семье и природная обособленность с чувствительностью сыграли злую шутку — я была неудобной везде. Оттого считала себя ужасно некрасивой и несуразной. Это были времена постоянного внутреннего ужаса и отчаяния. (Александра Каминская)
О, отличное было время. Никогда не чувствовала себя настолько нормальным обычным человеком. Все как у всех. Но при этом вроде как можно — про переходный возраст взрослые в курсе. В общем, пара лет полной безответственности и свободы. Все резко закончилось на вступительных экзаменах. (Nina Milman)
Вкратце я пережила переходный возраст в борьбе за свое имя, за то, чего я стою. Влюбилась в 15 в мальчика старше на семь лет, семья свирепствовала из-за его родителей, но, на их радость, я через год сама с ним порвала. Папа очень сильно за мной следил и был крайне категоричен в некоторых моментах. Но я не ропщу, так как это в конечном счете сделало меня тем, кто я есть сейчас. Естественный процесс. (Наталья Сида)
Я пережила переходный возраст с друзьями и подругами, музыкой, болтовней часами по телефону с мальчиками, поцелуями в подъезде, с портвейном и сигаретами в нем же, как же иначе. В 15 лет вышел Queen — «Богемская рапсодия». Я приросла к полу, слушая диск. Эта музыка перевернула все раз и навсегда. Потом уж серьез пошел. «Над пропастью во ржи», Гессе, Белль, Стругацкие, Саган и так далее. (Natalja Galtsova)
Переходный возраст я пережил ближе к пятидесяти. (Александр Гаврилов)
Вы здесь
Мой папа — моряк, служил в торговом флоте. В 90-е он подписывался на любые рейсы лишь бы привезти если не денег так вещей или даже еды, что то нам, что-то на продажу, чтоб были деньги пока он в море. Не скажу что мы жили бедно, но и не шиковали никогда. Брат старше меня на 3 года, так я донашивала его одежду, мы вместе собирали бутылки и лом чтобы купить себе вкусняшек =) Когда у папы случался отпуск он первым делом собирал нас в охапку и вез на рыбалку или в лес, или гулять в парк на весь день чтобы мама могла отдохнуть. Но однажды он получил телеграмму из родного городка и вместо обычной отпускной прогулки собрал небольшую сумку, поцеловал нас всех и уехал. Как мы рыдали! Мама не могла нас успокоить, т.к. мы решили что он нас бросил. Прошла неделя и он вернулся, но не один, а с маленькой девочкой (4 года).
Забеременела и родила рано, в 19 лет. Хотела сначала идти на аборт, но парень в ногах валялся, обещал сделать все для нас с малышом. Как потом оказалось, моему парню ребенок не был нужен, а подбила его на все это его мама. В итоге отец ребенка слился сразу после родов, а вот его мама регулярно появлялась на пороге и мешала мне жить. С раннего детства она баловала его, все мои запреты, вроде, не смотреть ночью мультики или не есть сладкое перед обедом, не реагировала. Сын, конечно, больше любил добрую бабушку, а не злую маму. Я умудрялась и работать, и учиться, и всю себя вкладывать в ребенка — ни одного свидания за десять лет, копила на квартиру (жили с сыном на съемной), заботилась о нем. Когда ему стукнуло десять, я перестала справляться — он мог накричать на меня, убегал среди ночи, чуть что, звонил жаловаться бабушке, которая все ему тут же разрешала в духе «не слушай плохую маму». Однажды после очередного скандала он ушел, а я обессиленная легла спать.
Никогда не понимала, зачем, собственно, рожать больше одного ребёнка? Ну, ладно, двоих на крайний случай. Но три — это уже явный перебор, а дальше совсем катастрофа. Муж разделял эти взгляды, и мы успешно воплотили план — первый ребёнок запланированный, со вторым подвела контрацепция, но за компанию оставили, а контрацепцию усилили. Четыре года ничего не предвещало — любимые дети, гармония в семье и в душе… А дальше все пошло по пизде, как в дешёвом сериале. Сначала выяснилось, что у мужа есть внебрачный ребёнок, рождённый за 2 года до свадьбы со мной, о котором он и знать не знал. А та барышня, родившая от него, потихоньку спилась, её лишили родительских прав, ребёнку светил детдом, и она «внезапно вспомнила», кто отец мальчика. Шок, тест ДНК, долгие тяжелые раздумья и разговоры с мужем — и процедура усыновления, как итог. Очень долго привыкали к новому члену семьи и мальчик к нам, ходили к семейному психологу. Через год в аварии погибает брат мужа с женой.
У меня была обычная жизнь: муж, двое детей, работа. Я тащила на себе весь дом, переживала капризы, учёбу и болезни детей, вредный характер мужа, визиты и претензии свекрови, разруливала все бытовые вопросы. В один прекрасный день у меня случился нервный срыв, меня отвезли в больницу, диагностировали депрессию, нервоз, я лежала в стационаре. Муж подал на развод. Естественно, детей оставили ему, а не матери со справкой. Я переехала в квартиру, оставшуюся мне в наследство от бабушки, мы её сдавали во время брака, а теперь я там живу. Одна! И Боже, как я счастлива! Никто не дёргает меня, не надо ни за кем убирать, следить, что-то решать, готовить кучу блюд. Моя жизнь — это работа, неспешная прогулка до дома, покупка чего-то простенького в магазине, лёгкий ужин, сериалы вечером, иногда вышиваю, рисую, пеку что-то, катаюсь на велосипеде. Хожу к психологу — это очень помогает. На массаж хожу. Завела кота — это вообще моя мечта, так как у мужа и сына была аллергия.
Было мне 17 лет, влюбилась в парня, переехала к нему в самый неблагополучный район города в обшарпанную общагу. Всё было хорошо год, а потом начался ад. Парень любил подвыпить, а впоследствии и распустить руки. Я, маленькая и хрупкая девушка 40 кг с телосложением подростка, просто падала. Он бил по лицу, толкал в спину, чтобы шла быстрее, унижал. Однажды я пыталась убежать, но он догнал, расколотил лицо и телефон, с которого я хотела вызвать такси. Как-то ночью на улице он снова толкнул меня, навстречу шёл местный гопник и спросил меня: «Убить его?» Я, конечно же, ответила, что нет. Он выбил ему зуб и ушёл. После этого мне ещё больше доставалось. Каждый раз меня, как магнитом, тянуло обратно: я покупала ему алкоголь на последние деньги, срывалась по первому зову — больно сильно его любила. Так мне казалось. Я настолько себя загнала, никакого уважения, паническая боязнь остаться одной, убитая в край самооценка. Так продолжалось год.
Сейчас стало модно считать себя жертвой токсичных или абьюзивных отношений родителей и кричать об этой «проблеме» на каждом углу. Я не говорю о тех, кто действительно пострадал, например, от психически больной матери или отца-алкоголика, любящего распускать руки. Я о тех «жертвах», которые возомнили себя недолюбленными, при этом имели всё на свете, полученное ими как раз-таки от родителей. До 22-23 лет я тоже относила себя в касту «пострадавших», вспоминая некоторые ссоры с мамой и барьеры, что причиняли мне боль. Но впоследствии я полностью приняла сторону родителей, поняла причины их поступков, попыталась залезть в их шкуру, чтобы понять пережитые трудности, и меня полностью отпустило. Я не ходила к новомодным психологам, не плакалась подругам или парню, не убивала себя внутренними копаниями. Просто стала старше и сказала себе посмотреть на себя саму объективно и со стороны. И все проблемы начали решаться, словно я потянула за ниточку и клубок распутался сам собой.
Что происходит с современными подростками? Что в их головах? Сегодня была контрольная. Прозвенел звонок с урока. Дети обступили меня со всех сторон, сдавая листочки с работами, задавали какие-то вопросы. И в этот момент один из юношей крикнул: «Та..чков выпрыгнул из окна!» У окна стояло человек 5 детей, двое из них закрывали за ним окно. Я подбежала к окну, раскрыла его, выглянула на улицу-сердце бешено колотилось:»Что с ним?» Никого не было. Те, кто закрыл за ним окно, сказали, что он вошел в двери колледжа. Оказалось, что он давно хотел это сделать и, наконец, исполнил свое желание (благо, это 2 этаж и он не пострадал). А его одногруппники-зрители наблюдали за тем, чтобы я ничего не заметила и постарались поскорее закрыть окно, чтобы все скрыть. Я, еле доехав до дома, вызвала себе скорую-стало плохо с сердцем (а мне ведь всего 41!). Этот случай не первый в нашем колледже. Мне не понятно, что движет этими детьми? Неужели им наплевать на себя, на близких?
Мне было 22, ей 17. Я был обычным парнем, чья жизнь была спокойной до её появления в ней. Она училась в выпускном классе, не беспокоилась о своём будущем, прожигала свою жизнь с веществами и алкоголем. Но у меня получилось посмотреть за её «тёмную вуаль», и я увидел доброго чистого ребёнка, который из-за тяжёлых отношений с матерью и отчимом избрал себе такой путь. Однажды я пришёл к ней домой и услышал, как отчим с ней обращается, а мать предпочитает жертвовать ребёнком, а не любимым мужиком. Девочка слышала только оскорбления и ничего хорошего не видела, с её доброй натурой было тяжело это выдержать. Мы говорили всю ночь, и я понял, как я сильно полюбил. Я пообещал себе сделать всё, чтобы вытащить её. Я готовил её к экзаменам, мы вместе выбирали вуз, она открылась мне и прочитала свои стихи. После выпускного я забрал её к себе под крики матери и угрозы отчима. Она поступила в университет и после целыми днями писала дома стихи, а не проводила время в сомнительных компаниях.
Усыновили ребенка, 12-летнего подростка. Воровал деньги, грубил, каждый день звонили из школы и сообщали о новых проступках. Мы с мужем никогда не ругали его, думали, что он скоро реабилитируется в новом обществе и станет самым лучшим и послушным сыном. Шли месяцы, а поведение нашего чада оставляло желать лучшего. Я продолжала бороться, находила компромисс и старалась решить все проблемы, а вот у мужа начали сдавать нервы. Стал грубый, вечно злой, а потом, после очередной выходки сына, сказал: «Лучше бы собаку завели, чем эту тварь». В тот момент моя душа разрывалось на части. Я хотела ударить его, но сдержалась и единственное, что я сделала, ответила: «Еще раз услышу что-то подобное — подаю развод». На следующий день прихожу с работы и вижу на полу сына. Он, избитый до кровавых соплей, лежит на полу и плачет. А над ним стоит мой мужчина и продолжает безжалостно хлестать его ремнём. Увидев меня, подошел и поставил ультиматум — либо этот «приёмный уродец», либо он.
Моя лучшая подруга старше меня на три года, поэтому, когда мы были подростками, я чувствовала себя скорее ее младшей сестрой — она была старше, умнее в силу возраста. Мы повзрослели, разница стерлась. Но я как пряталась за нее в прямом и переносном смысле, так и прячусь, так и остаюсь для нее маленькой. Она прикрывает меня перед родителями, кормит, просит учиться на ее ошибках, а не на своих. Она бегает под дождем босиком, фальшиво поет и не стесняется этого, рисует людей в метро и дарит им рисунки, покупает себе цветы, учится на врача и сходу запоминает вещи, которые я совершенно не понимаю. Она покупает яблоки у бабушек, выращивает фиалки на подоконнике, пишет стихи и вяжет шарфики. Она умеет подобрать слова в любой ситуации, может приехать посреди ночи, потому что мне стало плохо. Она даёт советы так, что мне кажется, что у нее за плечами целая жизнь, а не двадцать два года.
Всю жизнь знала, что родилась, когда папа был студентом, и это из-за меня он так и не получил диплом, потому что некогда было учиться, надо семью кормить. На каждом семейном празднике он, как прибухнёт, начинал рассказывать, как я в этом виновата, и у него от этого вся жизнь под откос пошла. Когда была подростком и узнала, что такое контрацепция, не выдержала и прям за столом у него спросила, мол, чего же он ей не воспользовался. Был грандиозный скандал: мама, которая во время таких разговоров всегда отмалчивалась и уходила на кухню, сказала, что я веду себя неприлично; бабушка схватилась за сердце от ужаса, что внучка знает, откуда берутся дети; младший брат начал неприлично ржать над словом «презерватив». Вся семья пару месяцев меня гнобила за «непристойные» вопросы, потом как-то улеглось. А недавно я узнала, что отец вообще вылетел ещё до знакомства с мамой, даже первый курс не закончил, просто признаваться в раздолбайстве как-то некрасиво, а тут такая героическая версия.
Подростком часто видел мучительно-эротические сны. Снились завлекавшие меня актрисы, артистки и просто нравившиеся одноклассницы. Мучение заключалось в том, до самого ЭТОГО дела у меня с ними никогда не доходило. Всегда что-то мешало, отвлекало. Оно и понятно — если секса не было наяву, его не могло быть и во сне. Наверное, поэтому нательное и постельное бельё оставались чистыми. С началом половой жизни сны ушли. И вот, спустя десяток лет, из-за вынужденного воздержания (роды у жены были тяжёлыми, её зашивали, так что несколько месяцев было нельзя) снова стал видеть, но уже мучительно-порнографические сны. Девахи и всякие пошлые тётки, домогались и «оседлывали» меня помимо моей воли. Но самое стыдное — стал пачкать бельё. Вроде взрослый уже мужик, а прямо, как пионер… Однажды ночью проснулся почти сразу после очередного «финиша». Увидел спину жены, сотрясавшуюся в молчаливом смехе. Выяснилось, что это её стараниями я по ночам кончаю.
Моя мама в 18 лет всеми силами пыталась сбежать от жизни со своими матерью и отчимом. Её постоянно унижали, отчим лез с приставаниями. На работу не брали (была гражданкой другой страны), с института ушла. Мой отец в то время служил в армии, она его дождалась и решила ни в коем случае не отпускать. Поняла, что он поможет ей сбежать из этого ада. Тогда мама забеременела мной. Несмотря на жизнь с матерью, которая её не любила, моя мама умела любить так, как меня больше никто не любил. Она всегда была моим лучшим другом, с ней я мог поделиться всеми секретами и услышать от неё нужный совет; во всех конфликтах с учителями она всегда была на моей стороне. Мама просыпалась ранним утром, чтобы приготовить мне лучший завтрак (ей так никогда не готовили), и она всегда целовала меня перед сном. Когда был подростком, у меня не было ощущения, что мама меня не понимает, скорее наоборот, даже ко всем вредным привычкам она всегда лояльно относилась.
Я подобрала свою беспородную бело-серую кошку подростком у себя в подъезде два года назад зимой. Голодную, худую и грязную. Отмыла, откормила. Выросла хулиганистая, умная и дружелюбная кошачья душа. Несколько лет я страдаю от депрессий и психозов, так уж вышло. Лечусь, держусь, бывают плохие дни, бывают и хорошие. А тут совсем прижало — не было сил ничего делать вообще, даже с кровати вставать. Так котейка поднимала меня утром: как будильник зазвонит, она прыгает ко мне на подушку, бодается, лапкой за лицо трогает, мяукает и мурчит в ухо, мол, давай вставай, соберись. По вечерам от бессонницы лечила: ложилась в ноги клубком или обнимала за руку, клала на меня голову, мурчала. Так я и засыпала. Ходила в неубранный туалет неделями, нигде не гадила. Ела, что дают, не капризничала. Играла невыброшенными бумажками, бегала, прыгала, пыталась меня подбодрить. Когда я приползала домой с работы, кидалась ко мне с мурлыканьем, обнимала лапками, сидела на коленях.
Я учитель иностранных языков. Параллельно занимаюсь репетиторством — готовлю детей к ЕГЭ. У сестры сын как раз переходит в 11 класс, и уже встал вопрос о будущем поступлении. Денег на репетиторов у сестры нет, мужа тоже, да и племянник не слишком способный. Сестра по молодости всё с мужем отношения выясняла, потом после развода личную жизнь строила, было не до ребёнка, кормила/одевала и то ладно. Упустила парня в общем. И она просила меня заниматься с племянником бесплатно. Отказала, конечно. А смысл? Я даже за деньги не беру детей с нулевыми знаниями и сложных подростков, которых к репетитору маман силой затащила — ну, не окупит моя прибыль затраченных нервов и сил. Да и смотря на племянника, я понимала, что английский ему не поможет, он остальное-то на минимум не сдал бы. После моего отказа эта овца начала терроризировать маму-пенсионерку и просить денег. В общем, зная, что он приторговывает наркотиками, дождалась его 18-летия и сдала знакомому менту.
Будучи подростком, смотрела «Секс в большом городе» и не понимала сути главных героинь. Саманта мне казалась грязной глупой развратной старухой и вызывала отвращение; Миранду я считала скучной, некрасивой и не догоняла, что она вообще делает в сериале; Шарлотту вообще воспринимала как ребёнка во взрослом теле, а не взрослую женщину; и лишь Керри была великолепна в моих глазах: лёгкая, остроумная, игривая, сексуальная, романтичная… одним словом — идеал женщины. Пересмотрев сериал спустя 10 лет, я вдруг осознала, что непростительно ошибалась. Саманта на самом-то деле умна, самодостаточна, успешно занимается бизнесом, имеет чёткую жизненную позицию и просто любит получать от жизни удовольствие, пусть и в виде бесконтрольного секса; Миранда — глас разума всех подруг, саркастична, немного строга и в целом самая адекватная из всех; Керри стала самым большим открытием и разочарованием: ничего в ней нет особенного.
Я живу в трехкомнатной квартире. И за три года, что я здесь, кроме меня в ней был только врач. Стены у нас кирпичные, и соседей совсем не слышно, только в ванной какой-то выверт акустики, из-за чего слышимость практически идеальная. Я провожу в ванной часа по три каждый день, слушая жизнь соседей. Знаю, как учатся две маленькие девочки сверху, возможно, знаю даже лучше матери, которая слишком расстроена изменами мужа, чтобы обращать на это внимание. Знаю, как одиноко подростку, который врубает воду на полную и дрочит в ванной справа, а потом глухо рыдает. В квартире под моей живет молодая парочка. Летом их можно услышать не только в ванной, но и просто открыв окно в комнате. Подозреваю, что они итальянцы, настолько бурно они ссорятся и мирятся. Мы никогда не встречались, но это не мешает мне чувствовать себя частью чего-то большего, чем мое пустое существование. Моя благодарность за это безгранична.
Подростком ходила в литературный кружок. Руководил им мужчина — такой, знаете, по паспорту лет 45, а то и больше, но большой ребёнок, многие из нас были внутренне взрослее. Неухоженный, неприспособленный к жизни (жил с мамой и сам не мог даже чай себе заварить), но очень добрый и писал прекрасные стихи. Он через несколько лет внезапно уехал в другой город, а с друзьями из клуба я продолжала общаться. Вскоре выяснилось, что, как минимум, три наших девочки в возрасте 13-14 лет с ним трахались. Каждая думала, что у них уникальная единственная в мире любовь и она его спасает от жестокого мира… Он и ко мне подкатывал, как я позже поняла, просто я была наивная и разговаривала с ним только про стихи, как-то даже в эту сторону и не подумала. Когда мне было 19, очередная «единственная любовь» забеременела, родители начали выяснять… В деле только доказанных эпизодов за пять лет почти два десятка.
Работаю учителем начальных классов. Мои выпускники взрослеют на глазах. Регулярно захожу на их странички в соцсетях (даже если их нет у меня в друзьях). Очень радуюсь, если вижу там » хорошие» посты: про дружбу, любовь к близким, жизнеутверждающие правила жизни, цитаты из книг, над которыми стоит задуматься. Радуюсь их фотографиям с соревнований, поездок в новые места. Ведь всё это говорит об их взглядах, развитии, продвижении вперёд. В таких случаях очень хочется поставить «лайк», чтобы выразить своё согласие, удовольствие или гордость за них. Но я почти никогда этого не делаю. Стесняюсь. Даже в школе я стараюсь держаться от ребят на расстоянии — чтобы не навязываться. Не хочу, чтобы они подумали, что я их контролирую, ведь для подростков это важно. Мне просто очень хочется, чтобы у них всё было хорошо. Чтобы они выросли хорошими людьми. Спасибо соцсетям за возможность быть с ними рядом.
Влюблен. По уши. Живём вместе, планы на дом, детишек. Свадьба летом. А я иногда чувствую себя виноватым. Помните то чувство когда вам кто то нравится? Когда имя произносится с придыханием. Когда боишься сделать первый шаг или остаться тэт-а-тэт. Когда всё получается и настаёт время «первых» — поцелуев, объятий, признаний. Это ведь не купить, не сфотографировать на память, не снять на видео. Секунды которые живут с тобой до конца жизни. И вот теперь, когда я нашёл ту самую, я понимаю, что всё это осталось позади. Мне не жаль, я не хочу и не могу видеть с собой рядом кого то другого. Да и на по-настоящему такие чистяе эмоции способны лишь подростки, люди которые ещё не «обветрились» временем и жестокими людьми. Но действительно грустно перелистывать страницу в жизни, оставляя где то позади секунды когда вес мир замирал вместе с твоим сердцем.
Мне 25, сижу в пиццерии. Одета просто: джинсы, кеды, хвост, без косметики, на стуле рядом лежит плащ и рюкзак. В пиццерии полно подростков. И с каким же пафосом и презрением они на меня смотрят! Все как на подбор в джемперочках, с подвёрнутыми джинсиками, голые лодыжки, огромные кеды, безразмерные пальто, у всех девушек красная помада и на голове высокая гулька. Оглядывают друг друга типа «боже», чуть глаза не закатывают. Одна парочка малолеток сидит прям напротив меня. Девушка с видом зрелой женщины, прожившей жизнь и преодолевшей немало херни на своём трудном жизненном пути, деловито смахивает что-то с лица такого же малолетнего прыщавого парня, купившего пиццу за родительские деньги. Сидит, нога на ногу, спинка ровно, пальчик оттопыривает, когда кофе пьёт. Блять, мы такими охуевшими и пафосными не были — факт.
Я психолог, часто приходится работать с детьми и подростками. Знаете, какой самый распространённый диагноз? Синдром отличника. Начиная от начальных форм — когда ещё совсем маленький ребёнок, второй класс, спрашивает у мамы, будет ли она его любить, если он принесёт по контрольной четвёрку, и заканчивая уже вполне серьёзными формами — девочка, девятый класс, олимпиадница, поступает с практически нервным срывом, депрессией, постоянно плачет и твердит, что она недостойный человек… А причина этого — она заняла не первое, а второе место на олимпиаде, а её учителя внушили ей, что она обязана быть только первой. Терпеть не могу людей, которые так портят жизнь своим детям/ученикам, ведь неоднократно доходило даже до самоубийств из-за неидеальных оценок. Ненавижу! А они твердят — «ну мы же хотим, как лучше»
Ещё будучи подростком, играла в словесную ролевую игру со своей лучшей подругой в вк. Мы познакомились в ролевой группе и очень сильно сдружились, постоянно проводили время вместе, хотя и никогда не видели друг друга в реале. Переписывались мы так на протяжении пяти лет, и за это время создали целый мир, лишь для нас двоих, мечтали когда-нибудь вместе написать книгу. В итоге мы перестали общаться на фоне сильной ругани за последний месяц, так и не решившись заговорить друг с другом вновь. После этого сама перестала писать. Прошло уже почти пять лет, но то время вспоминаю с теплотой, сильно по ней скучаю и мечтаю когда-нибудь отыскать её и помириться. Это был самый дорогой в моей жизни человек, пускай и лишь по ту сторону экрана. Мечтаю сказать ей за это спасибо.
Я замужем за двоюродным братом. Мы с ним росли практически вместе, поскольку родились в один год, все время были рядом до 10 лет. Затем жизнь развела наших родителей, и встретились мы снова только будучи подростками в 16 лет. Чувства вспыхнули внезапно. Естественно, от родных это скрывалось. Легче стало, когда мы оба поступили, стали жить вместе. Через 6 лет отношений он сделал мне предложение, от которого я поначалу даже отказалась, испугавшись реакции семьи, но любви не прикажешь. Пришлось сообщать близким. От нас моментально отвернулись все. Еще и переругались между собой, ища виноватого. Вне семейного круга о нашем родстве не знают, чтобы не получить такой же реакции. Так и живем уже 5 лет в браке, словно изгои, родители ни меня, ни его видеть не хотят.
Покупала фрукты у мужчины N, который много лет торговал в магазинчике около дома. Вся жизнь пролетела перед глазами: вот я маленькая покупаю у него конфеты, вот мы с подругами, будучи подростками, покупаем у N сигареты и дешёвые коктейли. Ещё через несколько лет я покупаю у него шоколадки к чаю после трудного дня в универе, несу ему конфеты на 23, а он дарит бутылку шампанского на Новый год… Затем я бросаю курить, выпиваю крайне редко, встречаю любимого, меняюсь внешне, получаю вышку, нахожу новые увлечения, работаю. И вот стою я перед N с маленькой прелестной девочкой, а он знает про меня всё-всё. И знает про всех молодых с нашего района. И от этой встречи так тепло и хорошо на душе.
Длинные Истории про жизнь подростков подобрал Историкс. Собрали их 83 штук, они точно увлекательные. Читайте, делитесь и ставьте лайки!
Лучшее За:
Как известно, большие перемены начинаются с маленьких шагов. Книга «Ты можешь изменить мир» рассказывает истории 57 современных подростков, которые осмелились изменить мир, в котором они живут.
У них получилось сделать нечто великолепное из тяжелого, болезненного или даже неправильного. Мы все способны на подобные поступки — каждый собственными способами. Читайте истории и вдохновляйтесь.
Ты можешь поделиться тем, что досталось тебе даром, История Дениса
Донорство стало интересовать меня с самого раннего возраста. Во-первых, мама и бабушка врачи. Во-вторых, я был знаком с общественной организацией «М Драйв». Изначально это был просто клуб любителей BMW в Нальчике, но постепенно ребята занялись социальными проектами.
С «М Драйвом» я попал на экскурсию на станцию переливания крови, когда мне было одиннадцать лет, и очень впечатлился. Я был еще мал для того, чтобы сдавать кровь, поэтому стал помогать в проведении донорских акций как организатор. Мне казалось удивительным: ты можешь поделиться тем, что досталось тебе даром, это совсем не сложно, и тем самым ты спасешь чью-то жизнь или хотя бы поправишь чье-то здоровье.
Но немногие становятся донорами и вообще участвуют в благотворительности.
На мой взгляд, причина в том, что люди часто сталкиваются с осуждением: стоит тебе сделать что-нибудь хорошее, как десять человек найдут в твоем достижении изъян или слабое место и обязательно скажут тебе об этом.
И только пара человек похвалит и поддержит. Для меня очень важно, что меня поддерживают друзья, а еще мама — с возрастом ее роль в моей жизни становится только больше. Но так было не всегда: когда я собрался поступать в университет в другой город, она почти смеялась надо мной, и мне пришлось доказать ей, что я могу добиться цели. Когда я вернулся в Нальчик с красным дипломом, семья была поражена. Теперь мама в курсе всех моих дел, я могу на нее положиться и нередко прошу совета.
Первый раз я сдавал кровь вместе с товарищами, как только мне исполнилось 18. Теоретически я был отлично подкован. И это не было ни больно, ни страшно, только чуть-чуть кружилась голова после процедуры. Но оказывается, что этого тоже легко избежать, если перекусить утром перед донацией: тогда я об этом не знал и сдавал кровь натощак, думая, что так нужно.
Сейчас я руковожу социальными проектами «М Драйва», моя основная задача — показывать своим примером, что быть донором просто и приятно.
Каждый раз, когда иду в пункт переливания крови, пишу пост об этом в свой Instagram. Многие знакомые начали сдавать кровь именно после моих постов, а недавно я организовал еще и акцию по донорству волос. К ней присоединились совсем новые для меня люди, они узнавали обо мне через репосты.
Предрассудки мешают любому виду донорства. Например, донорством волос люди отказываются заниматься, «потому что они будут использованы для наведения порчи», я слышал это своими ушами! Моя подруга из Казани отрезала сорокасантиметровую косу, но родители отняли и сожгли ее, хотя она могла бы сделать счастливее какую-нибудь маленькую девочку, которая прямо сейчас борется с раком, и это помогло бы в лечении.
Возможно, именно сейчас кому-то нужна ваша помощь. Источник
В Петербурге я постоянно встречал тех, кто с подозрением относится к донорству костного мозга, хотя в этом городе проводят трансплантации.
Людям все кажется, что помогать должны не они сами, а кто-то другой — может быть, родственники больного, может быть, государство.
Но донорство костного мозга работает иначе: его эффективность напрямую зависит от того, как много людей соглашаются вступить в регистр — базу данных, где хранится информация о потенциальных донорах. «Сдать костный мозг для друга» не получится. Мне кажется, моя жизнь стала гораздо осознаннее в 15 лет: тогда я сильно травмировал сустав, катаясь на роликах, и мне пришлось провести несколько месяцев в малоподвижном состоянии. Я много думал о том, что человек — конечный ресурс, что я напрямую отвечаю за то, как «потрачу» себя.
Не стоит распыляться на то, что мне неинтересно, важно постоянно развиваться. На мой взгляд, современные подростки живут в сказке про золотую антилопу: так много у них ресурсов, так много информации, что очень сложно выбрать нужное для себя. Мне бы хотелось, чтобы донорство на Кавказе стало нормальным атрибутом социальной жизни, а для этого нужно, чтобы о нем слышали, его видели и чтобы примкнуть к нему не опасались. Я надеюсь, у меня получится сделать именно так.
Нужно, чтобы образование было доступно всем, кто хочет учиться. История Нунэ
Одна из главных идей, которая движет мной по жизни, — образование не должно быть элитарным, нужно, чтобы оно было доступно всем, вне зависимости от уровня достатка. Именно поэтому, когда я решила создать проект по подготовке к школьным экзаменам, лекции я сделал принципиально бесплатными и распространила их через соцсети.
Мой проект — это серия видео, посвященных ОГЭ по русскому языку. Изначально я задумала его, чтобы помочь своему младшему брату и его друзьям с подготовкой. Ребята учились в девятом классе, а значит, им предстояли первые в жизни серьезные экзамены. Мой опыт показал, что занятий в школе может быть недостаточно: чтобы сдать все на «отлично», мне пришлось самой искать материалы, писать объемные конспекты и придумывать всякие уловки для запоминания правил. Учителя же метались между программой, подготовкой к экзамену и собственным желанием дать какие-то знания углубленно.
В нашей школе уровень образования был неплохой, но вся учеба делилась на «это вам для знаний, а это — для ОГЭ», и у детей в головах была каша. Мне, например, в свое время мешало то, что я любила высказывать собственные мысли.
Источник
Это поощрялось в обычных эссе, но в сочинениях для ОГЭ требовалось писать клише. Важно было прямо и честно сказать школьникам, что это так, но учителя не всегда проводили четкую границу. Возможно, иногда им самим было интереснее давать реальные знания и навыки, чем натаскивать на тесты: ведь знания пригождаются, когда поступаешь в вуз!
Но, к сожалению, до вуза может дело и не дойти, если ты не сдашь экзамен в девятом классе. Все свои умные мысли необходимо провести через игольное ушко строгих требований к экзамену.
В проекте «ОГЭ по русскому с Нунэ» я не пытаюсь прокачать своих зрителей по всему курсу языкознания, а готовлю прицельно к экзамену.
Рассказываю не о правилах «вообще», а в контексте конкретных требований. Есть легенда, что древнеегипетский бог Ра открывал ворота в подземный мир, потому что знал имена открывающих: вот я и рассказываю подросткам «имена открывающих». Для того чтобы сдать экзамен, не нужно знать всю школьную программу, нужно знать минимум (и важно понимать, какой конкретно).
К подготовке своего проекта я подошла серьезно: изучила все официальные положения относительно экзамена в интернете, просмотрела тренировочные задания и задания прошлых лет. Мне очень помогли собственные конспекты: я придумала много оригинальных способов, как запоминать правила, — где-то схемки и картинки, где-то стишки (часть из них еще бабушка рассказывала мне в детстве), одно правило зашифровала в татуировку, которую нарисовала ручкой у себя на плече специально для видео, для объяснения другого придумала историю о том, как глагол пошел в клуб. В общем, это был творческий процесс.
Самым сложным для меня оказался тайм-менеджмент: я думала, что сделаю все за месяц, а в итоге проект продолжался год.
И с отдельными лекциями так бывало: планировала минут на 20, а выходило на 40. Записывать курсы меня никто не учил, так что пришлось осваивать на практике. Когда я выложила первые записи в соцсети, — это был сентябрь 2019 года, — не только брат и его одноклассники написали мне, что смотрят видео и «ты объяснила за полчаса лучше, чем учитель за несколько недель».
Я начала получать комментарии от ребят из разных городов, в том числе очень далеких. Несколько раз мне писали благодарности за то, что лекции бесплатны. Я понимаю, что далеко не каждая семья может позволить себе репетиторов. И еще время от времени гуглю свой проект и вижу, что им стали делиться образовательные сайты.
Я не против этого, если они указывают мое имя: чем больше школьников смогут послушать меня и подготовиться к ОГЭ, тем лучше. Мне кажется, людям нужно вкладываться в свое развитие самим, осознанно выходя за рамки системы. Школьникам — участвовать в олимпиадах, ходить в кружки и ездить в творческие или научные лагеря. И еще работать, это ставит мозги на место.
Источник
Я сама работаю репетитором с восьмого класса. Сейчас у меня новый просветительский проект: хочу составить чек-лист для курящих подростков, который позволит им больше узнать и задуматься об эстетизации курения и последствиях потребления никотина, задать самому себе, без отчета взрослым, некоторые вопросы, помогающие оценить, нужно ли курение конкретно ему.
Думаю, создавать много проектов — это правильно. Мне важно не остаться «девочкой с идеями в голове, вечно подающей надежды», — это гораздо страшнее для меня, чем потерпеть неудачу. Я пока не очень понимаю, как буду жить дальше и кем работать. Мне хотелось бы стать преподавателем вуза. Жизнь показывает, что все возможно: моя бабушка, например, в 71 год получила второе высшее образование — она инженер, и ей это было необходимо для продолжения работы. Так что я готова к любым поворотам.
По материалам книги «Ты можешь изменить мир».
Обложка статьи: pexels.com
Подписка на выход книги
Мы напишем вам, когда книга «Ты можешь изменить мир» выйдет в продажу, и дадим на нее скидку
Мы напишем на {{ email }}, когда книга «Ты можешь изменить мир» выйдет в продажу, и дадим на нее скидку
|
|
|
||||||||||||||
|
|
|
||||||||||||||
|
|
|
||||||||||||||
|
|
|
||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||||||||||
|
|
|
||||||||||||||
|
|
|
||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||
|
Примерно каждый подросток в возрасте от 12 до 18 лет страдает хотя бы одним психическим расстройством. Мы поговорили с подростками с разными психическими заболеваниями и мамой 10-летней девочки с депрессией о борьбе за здоровье, планах на будущее и принятии себя.
Депрессия
Оксана, мама 10-летней Юли
В этом году Юля пошла в пятый класс. До депрессии дочь была очень активная, во всем участвовала, устраивала мероприятия, ходила в театральную студию, училась на отлично без особых усилий. Но в начале этого года у нее ни с того ни с сего появились двойки и тройки, учителя хватались за голову. Такие оценки Юля объясняла тем, что у нее «не получилось». Дочь также стала чаще закрываться в своей комнате, мы подумали, что у нее начинается подростковый возраст и гормональные изменения, и списали ее поведение на желание уединиться.
Беда случилась в конце зимы. Юля собиралась в школу, и вдруг у нее началась неконтролируемая истерика. Час дочка колотилась в рыданиях, причем она не могла объяснить, что с ней. Я спрашивала: «Что произошло? Ты чего‑то боишься? Не подготовилась к контрольной? Ты скажи, мы решим вопрос». Ребенок понимает, что несделанную домашку мы не воспримем как-что то страшное, ну пропустили бы школу, и все. Но ответ был один: «Я не знаю».
Мы отменили школу и отвели Юлю к психологу, выяснилось, что у дочери нервный срыв. Сначала ей купировали острое состояние, дальнейшая диагностика и тестирование показали, что у ребенка развилась депрессия ввиду систематической, незначительной, но существенной для Юли травли в школе. Оказалось, что некоторые ребята постоянно ее обзывали.
Мы взяли отвод от учебы, посетили невролога, врач поставил дочке депрессию в начальной стадии и назначил препараты и психотерапию, но, к сожалению, из‑за коронавируса, последнюю пришлось прекратить. Я сразу приняла диагноз, хотя даже предположить не могла, что болезнь может развиться так рано. У меня была послеродовая депрессия, и я видела, что состояние Юли не придурь и не лень. Муж тоже принял все как есть.
Я объяснила дочке, что такое депрессия: мозг не видит хорошего, концентрируется только на плохом, но такие мысли не реальная картина мира.
Юля спала по двадцать часов, лежала сутками. Если и вставала, то только чтобы поесть и принять таблетки. Она говорила, что все грустное и серое. Доходило до полного равнодушия к внешнему виду: дочь не мыла голову, не чистила зубы. Она даже призналась, что у нее дикое желание встать на подоконник. И несмотря на то, что мы много беседовали и я почти постоянно была дома (сидела с младшим ребенком), на всякий случай сняла ручки с окон.
Юля до сих пор пьет лекарства, сейчас ее состояние гораздо лучше. Периодически бывают спады настроения и апатия, но ребенок стал активнее: встречается с друзьями, рисует, общается с людьми. Юля столкнулась с тем, что мир совсем не чудесный и справедливый. Я думаю, что даже если она вернется к депрессивному состоянию, то станет более эмоционально стабильной и осторожной.
Я и муж постарались минимизировать негативное влияние на ребенка тех людей, которые могут обесценивать ее состояние, поэтому некоторым родственникам не рассказали о депрессии. Друзья дочки знают о болезни и сказали, что будут гораздо больше ее поддерживать.
Депрессию романтизируют: будто заболевание состоит в том, чтобы сидеть на подоконнике с пледом и смотреть на дождь. На самом деле это боль, которая разрывает тебя и не дает жить. Но депрессия не стигма, не нужно ее бояться. Я советую родителям выстроить с ребенком доверительные отношения: никакого осуждения и обесценивания. Детские проблемы – тоже проблемы. И всегда быть на стороне сына или дочери, чтобы ни произошло.
Обсессивно-компульсивное расстройство
Полина, 17 лет
С детства у меня были проблемы со счетом, потому что я постоянно зацикливалась на некоторых цифрах. Также мне надо сделать что‑то определенное количество раз: три, пять, десять, но не четыре, а именно пять, я называю это круглыми цифрами.
В тринадцать лет меня посетила страшная мысль про моего родственника, она была достаточно навязчивой, и с тех пор обсессивно-компульсивное расстройство начало потихоньку развиваться. Я не могла смотреть на неправильно расставленную посуду, незаправленную постель, абсолютно любая мелочь, которая не так лежала, очень меня раздражала. Я стала брезглива, у меня появилась фобия инфекционных заболеваний и микробов, которая прогрессировала в тревогу, панические атаки, сильные истерики, нервные срывы. Из‑за того, что я мылась по два часа, кожа на руках превратилась в сухарь с трещинами. Появились проблемы в отношениях с мамой и друзьями, понизилась самооценка, возникла неуверенность в себе. Я расхотела учиться, мне было трудно психологически идти в школу – ведь там много микробов, из‑за этого я пропускала. Но я хотела нормальные оценки в аттестате, поэтому заставляла себя посещать уроки.
Годом позднее я забила в гугле «частое мытье рук», и мне вылезла статья про ОКР. Симптомы оказались схожи с моими, и я поняла, что мне нужна помощь.
Рассказала маме о своих догадках, но она не поверила. Сказала, что я просто начиталась всякой ерунды в интернете, и он плохо на меня влияет.
Она посчитала мои слова бредом и велела заняться делом. Не каждый родитель захочет принять, что у его ребенка в четырнадцать лет психическое расстройство.
Я устраивала маме скандалы, потому что мне было тяжело и я не понимала, что со мной происходит. Она сдалась и отвела меня к психологу, который не умел работать с ОКР и предложил мне методику, которая не сработала. После этого мы пошли к невропатологу, который прописал мне легкие транквилизаторы, они оказывали мало эффекта. Только в начале 2020 года, когда ОКР уже прогрессировало, мама записала меня к психиатру. Врач мне не очень понравилась, когда я рассказывала о своих чувствах, она сказала: «Ой, сколько проблем, а всего шестнадцать лет!» Но все равно назначила антидепрессанты и нейролептики.
Нейролептики повлияли на меня ужасно и довели до нейролептический депрессии. У меня пропало желание жить, я стала забивать на внешний вид, даже встать и умыться было лень, а в душе – абсолютная безнадежность и страх, что я не вылечусь. От антидепрессантов я не заметила особого эффекта, но все мои фобии и страхи обострились, тревога зашкаливает. Я просыпаюсь утром от тревожности, не знаю, как найти себе место. Мама на стороне врача, считает, что психиатр назначила все верно и нужно потерпеть. Но прошло уже пять месяцев, а легче мне стало совсем чуть-чуть.
У меня есть одна подруга из колледжа, которая меня поддерживает. А теперь уже бывшие друзья постоянно давили на больное, называли психопаткой, при любой ссоре я слышала: «Вот у тебя справочка есть, иди таблеточки выпей». Еще в девятом классе у меня было очень много целей: переехать в Москву, заработать на машину, научиться водить. А сейчас думаю, что мне не хватит сил, поэтому мне трудно вступать во взрослый мир. В следующем году я стану совершеннолетней, но совсем не знаю, как себя вести.
Много раз я слышала от людей: «Ой, да по тебе не видно, что у тебя психическое расстройство!» Но если я выгляжу абсолютно адекватной, это не значит, что со мной все в порядке. ОКР – не просто перфекционизм, а порочный адский круг, мысли, убивающие и съедающие твой мозг. Я не люблю поверхностные высказывания о психических расстройствах, и мне очень неприятно, когда презирают людей, которые больны, считают их ненормальными. Я думаю, что иногда физическая боль не сравнится с психологической.
Биполярно-аффективное расстройство
Антон, 17 лет
Нельзя сказать точно, когда появился БАР, но, возможно, в четырнадцать лет из‑за триггера у меня запустился активный процесс заболевания. Тогда родители отправили нас с братом на две недели в военный палаточный лагерь без удобств и связи с внешним миром. У нас отобрали телефоны, мы не могли никому звонить жаловаться. Там было достаточно жестко в плане дисциплины. Я три раза ездил в больницу из‑за пищевых отравлений и потери сознания, а моему брату выбили челюсть старшие ребята.
Первые признаки расстройства я не замечал, потому что мне мое поведение казалось вполне нормальным и обычным. В период мании у меня было повышенное настроение, какая‑то нереальная уверенность в себе, я строил огромные планы на жизнь, думал о переезде, начинал учить чешский и датский языки. Стал очень эмпатичным к наркотическим веществам и алкоголю. Все мои действия казались мне логичными и адекватными, хотя со стороны я выглядел странно: неусидчивый, импульсивный, гиперактивный парень с бегающим взглядом. Думал, что столько энергии у меня из‑за того, что я пью много кофе или хорошо высыпаюсь.
Свойство данного состояния – оно быстро забывается и не такое длительное, как депрессивный период, около двух недель, максимум месяц. И мания очень резко переходит в депрессию. Ты осознаешь, что ты делал, и какой ты, по сути, дурак, и начинаешь загоняться. Возникают суицидальные мысли. У меня был такой период депрессии, когда я неделю просто лежал в кровати и смотрел в потолок. Не было сил встать, сходить поесть, даже посидеть в телефоне. Во время мании твои мысли бегают и кажутся классными, и ты не знаешь, за что ухватиться, в период депрессии они наваливают гурьбой, и ты не понимаешь, как с ними разобраться.
Мое БАР было совмещено еще и с паническим расстройством, я переживал панические атаки вплоть до пяти раз в день, они длились по 10–20 минут, я думал, что умру. Тогда я втайне от родителей начал ходить к психологу в моем лицее, мы с ней общались, и в один момент она сказала: «Антон, это не моя зона, тебе нужен психиатр». В этот момент я пришел к маме и все ей рассказал, и она записала меня к психиатру.
Уже год и три месяца я наблюдаюсь у врача и принимаю препараты. Раньше я пил по семь таблеток в день, сейчас же принимаю три. Благодаря лекарствам у меня стабильное настроение. Адекватные реакции на стресс, эмоции соотносятся с событиями в жизни – радость, грусть, агрессия. Раньше в период мании была гиперреакция: любое оскорбление или замечание в мою сторону вызывали дикую агрессию. Теперь нужно постараться, чтобы меня задеть.
Сейчас мое расстройство почти мне не мешает. Некоторые друзья употребляют алкоголь, я же могу позволить себе только бутылочку сидра, потому что мешать алкоголь с таблетками не очень хорошо. Вечный трезвенник на праздниках. Еще мне обидно что мои друзья учатся на права, а чтобы это сделать мне, нужно доказать врачам, что препараты не влияют на умение водить автомобиль. Некоторые копят на машины, у некоторых уже есть машины, а ты просто сидишь в сторонке и думаешь: «Блин, я тоже хочу».
Мне кажется, приписывать себе психические расстройства очень глупо, потому что, имея подобные заболевания, ты должен брать на себя ответственность за себя и свои поступки.
Психическое расстройство не делает тебя крутым и уникальным. Некоторые же думают, что это модный клатч, который ты можешь носить с собой и всем говорить: «Вот смотрите, у меня биполярочка».
Посттравматическое стрессовое расстройство
Оля, 14 лет
В моей семье все было очень плохо, сколько я себя помню. Когда мне было двенадцать-тринадцать лет, мать привела домой какого‑то бездомного и сказала, что это ее бизнес-партнер. В итоге все превратилось в полгода домашнего насилия. Он избивал и оскорблял меня и моего младшего брата. Нас лишали всего, вплоть до одежды и еды. Вследствие этого мы с братом (мне тогда было тринадцать, а брату двенадцать) попали в приют, нас забрала бабушка, сейчас мы живем у нее. После детского дома все было более-менее хорошо. У меня появилось много новых интересов, друзей, а во время самоизоляции состояние стало резко ухудшаться.
Нарушение памяти, бессонница, перепады настроения, паранойя, даже галлюцинации, ненависть и страх людей. Мне было очень плохо, страшно, я каждый день загоняла себя до такого состояния, что просто лежала и плакала. У меня случались панические атаки, причем до недавнего времени я не знала, что это так называется, думала, что это просто истерики. Я занималась селфхармом, размышляла, как лучше умереть, представляла себе это, но именно попыток суицида не было.
Кроме того, у меня бурная реакция на резкие раздражители, например, когда ко мне резко подсаживаются или я слышу громкий звук. Это может напугать любого человека, но у меня начинается жесткая истерика. Было такое, что кто‑то лопал шарик рядом со мной, а я начинала реветь из‑за этого, сама не понимая почему. В последнее время мне стало сложно писать и говорить, я могу заикаться, заговариваться, картавить, на письме путать буквы. Я плохо воспринимаю пространство: я его вижу, но многие предметы мне кажутся плоскими, некоторые предметы находятся для меня дальше или ближе, чем они есть на самом деле, я очень часто врезаюсь куда‑нибудь или просто чего‑то не замечаю.
Я очень долго просила бабушку отвести меня к психиатру, но она оттягивала. Говорила: «Ой, да у тебя все потому, то мы дома сидим, твои перепады настроения – это подростковый период, выпей валерьяночки». Но в итоге мы пошли в ПНД, где мне поставили посттравматическое стрессовое расстройство и депрессию под вопросом.
При ПТСР можно в принципе заниматься только психотерапией, но медикаментозное лечение снимет симптомы, которые мешают в учебе и общении. Поэтому я напросилась в ПНД, так как мне без него не смогут выписать эффективные препараты. Пока я хожу к психотерапевту, выговариваюсь ему и вроде становится легче. Бабушка не очень следит за моим состоянием, когда я говорю, что мне плохо, она советует мне что‑нибудь посмотреть или съесть чего‑нибудь.
Я очень забывчивая, раньше могла легко выучить любое правило, стихотворение, темы и прочее, то теперь я не помню, была ли на каком‑то уроке, писала ли контрольную. Во время урока я могу впасть в какой‑то транс и просто не вникаю в тему урока. Мои учителя не знают о расстройстве, для них это выглядит как безалаберность. Поэтому мои оценки сильно скатились.
До того как наша мать привела сожителя, мое состояние волновало меня меньше всего – мать всегда была довольно безответственной, мы с братом просто пытались выжить. Если говорить о флешбеках, про которые все упоминают, спрашивая о ПТСР, у меня они проявляются как кошмары практически каждую ночь, когда мне удается заснуть. Днем флешбэки у меня тоже бывают, но редко. Это какие‑то сильно травмирующие картины прошлого – типа избиений, маминых передозов.
Я бы хотела, чтобы люди знали, – я не агрессивная и не ненавижу людей. Несколько человек, которые столкнулись с моими перепадами настроения, думают, что я очень злая. И я не глупая, хотя и все забываю. Мне бывает очень больно, когда человек мне о чем‑то рассказывает, а потом говорит: «Ой, я тебе уже все это говорил, ты не помнишь?», – а я реально не помню.
Генерализованное тревожное расстройство и депрессия
Диана, 13 лет
Я только этим летом начала лечение и еще разбираюсь с тем, когда все началось. Но, скорее всего, триггером послужила ссора с моим бывшим другом. Когда мне было двенадцать, он попал в больницу и игнорировал меня, и это очень сильно ударило по мне. Триггером для тревоги могло послужить буквально все, каждый день, почти все время я тревожилась. Если, например, я шла по магазинам с мамой и она от меня отходила буквально на десять минут, я думала, что она меня бросит. Я спешно начинала анализировать, как мне добраться до дома, есть ли у меня деньги, телефон, чтобы позвонить. Успокаивала себя тем, что, если мама оставила рядом со мной вещи, она точно за ними вернется.
Я приходила в школу и ежедневно один-два раза переживала панические атаки. Мне становилось очень страшно, причем я не могла объяснить, чего я боюсь, несколько раз я чувствовала, что моя голова будто вот-вот взорвется, и я умру. Накатывала трясучка, голоса моих друзей, одноклассников, учителей доносились будто сквозь толщу воды, я ничего не понимала и сидела с потными руками и ватными ногами, мне хотелось убежать. После этого я отпрашивалась с урока, уходила в туалет и либо билась кулаками об стену, либо резала себя, так мне становилось легче. Мне каждый день хотелось плакать, но я не могла, потому что чувствовала, что мои глаза сухие. Также были мысли о суициде. На тот момент мне вот-вот должно было исполниться двенадцать.
Родители знали о моем состоянии, но до того момента, как мы пошли к психиатру, не предполагали, что это что‑то серьезное. Они все списывали на переходный возраст и думали, что я драматизирую. Сначала я добилась того, что меня отвели к психологу. Первый психолог оказался не очень хорошим, он обесценивал мои проблемы, говорил, что мне просто нужно улыбаться и все будет хорошо. Меня записали к другому, я посещала ее каждую неделю, и спустя полгода она сказала, что мне нужен психиатр, мама согласилась.
Я читала очень много статей про тревожное расстройство и совершенно не удивилась, когда в итоге мне поставили диагноз и сказали, что придется пить таблетки. В тот момент я почувствовала облегчение, потому что мне было страшно от неизвестности, я продолжала заниматься селфхармом только из‑за того, что не могла перестать себя обесценивать. Я думала, что недостаточно страдаю, и должна страдать больше, чтобы получить помощь. Делала порезы как доказательство того, что мои эмоции реальны. Перед приемом у психиатра я была очень близка к попытке самоубийства, и мне рекомендовали лечь стационар, но мои родители от этого отказались. В государственном лечиться себе дороже, а на частный у нас нет денег.
Ежедневно я пью лекарства. Мне стало проще жить, хотя в школе я чувствовала, что еще немного, и я упаду и расплачусь, настолько я устала тревожиться и бояться. Сейчас кажется, что будто новости стали лучше и что не все так плохо. Я презирала спорт в любых проявлениях, не могла почистить зубы, теперь я слежу за собой, убираюсь дома, чаще выхожу из комнаты, больше ем, у меня наладился режим сна. Тревогу я все еще чувствую, но ее меньше, хотя не думаю, что она когда‑нибудь уйдет до конца, тревога уже часть меня. Я часто размышляю о будущем, надеюсь, лечение мне как‑то поможет, я стану здоровее, уеду в другой город.
Мне очень не нравится, что люди думают, что у подростков нет проблем. Я несколько раз вступала в дискуссию с такими людьми, но их достаточно сложно переубедить, они говорят, что видят во мне привлекающую к себе внимание маленькую девочку.
Если человек не плачет и может улыбаться, это не значит, что он здоров. Болеть – совсем не круто.
Шизотипическое расстройство
Глеб, 18 лет
Мне кажется, все началось в четвертом классе, с переезда в другой город.
Это, естественно, потеря друзей плюс проблемы с общением в новом классе, потому что там все компании были уже сформированы. И несмотря на то, что чуть позже я завел друзей, увеличивалась замкнутость, сильней становилось чувство, что я им не нужен и, в принципе, мое существование бесцельно. В начале десятого класса появились более серьезные проблемы – приступы, которые проявлялись как дезориентация и проблемы с дыханием. Их могло вызвать почти что угодно, но в основном скопление людей и даже температура помещения.
Примерно через месяц мы с родителями обратились к психиатру, и он сказал, что это депрессия. Я сидел на таблетках, вроде как мне становилось лучше, и в какой‑то момент я подзабыл, что вообще чем‑то болел. Но приступы начали повторяться чаще и чаще, и в одиннадцатом классе во время занятия в спортзале ко мне в голову пришла навязчивая депрессивная мысль, которая сковала меня настолько, что я не мог пошевелиться.
Тогда я пошел к психиатру снова. Меня положили в психдиспансер на три недели, провели полное обследование и поставили шизотипическое расстройство. Мне попался хороший врач, женщина с юморком. На тот момент я уже понимал, что со мной какая‑то беда, и когда озвучили диагноз, был даже под впечатлением: «Воу, оказывается, я вот такой!» Правда у меня есть страх, который всегда со мной, – боязнь сойти с ума окончательно.
В основном заболевание проявляется в виде проблем с эмоциональными реакциями. То есть я реагирую на события не так, как принято в обществе, – например, я не всегда понимаю юмор, любое замечание воспринимаю болезненно и расстраиваюсь от критики. Навязчивые идеи все еще со мной. Еще у меня бывают галлюцинации – слуховые и чувственные. Во время слуховых я слышу женский шепот, который зовет меня по имени. А во время чувственных ощущаю какую‑то сущность, которая пытается меня заменить, чтобы сделать все лучше. Также я часто нахожусь в депрессивном состоянии, случается, что я почти не могу встать с кровати и что‑либо сделать: непонятно зачем, кому это нужно и насколько нужно мне, я ведь все равно умру.
Родители всегда принимали мое состояние, ну кроме того случая, когда в шестнадцать лет я оставлял на себе порезы. Не знаю, что я тогда пытался ощутить, помню только, что после этого у меня на время прекратился депрессивный эпизод, но этого хватило лишь на неделю. Мама распереживалась, а папа решил, что я привлекаю внимание.
Когда в моей жизни появляются новые люди, они порой пугаются, если узнают о моем диагнозе, но с кругом общения так сложилось, что и одноклассники, и друзья не из школы – хорошие люди, которые от меня не отвернулись. Радость в жизни мне дает семья, моя девушка и творчество – я пишу музыку на компьютере.
Из‑за проблем со здоровьем я не окончил школу, в этом году буду сдавать программу одиннадцатого класса экстерном. Я пока не определился, чем бы хотел заниматься в жизни, но я проходил профориентационные тесты, которые выявили склонности к рекламе и связям с общественностью.
Романтизировать психические расстройства неправильно. Потому что люди, которые по-настоящему больны, могут подумать, что они такие классные и врач им не нужен, а заболевание будет съедать изнутри и приведет неизвестно к каким последствиям. С другой стороны, романтизация отчасти помогает обществу принять таких людей, потому что с этой темы снимается табу и люди перестают бояться говорить о психических проблемах.
Примерно каждый пятый подросток в возрасте от 12 до 18 лет страдает хотя бы одним психическим расстройством, при этом 70% из них не получают грамотной диагностики и надлежащего лечения. Мы поговорили с подростками с разными психическими заболеваниями и мамой 10-летней девочки с депрессией о борьбе за здоровье, планах на будущее и принятии себя.
Оксана, мама 10-летней Юли
Депрессия
В этом году Юля пошла в пятый класс. До депрессии дочь была очень активная, во всем участвовала, устраивала мероприятия, ходила в театральную студию, училась на отлично без особых усилий. Но в начале этого года у нее ни с того ни с сего появились двойки и тройки, учителя хватались за голову. Такие оценки Юля объясняла тем, что у нее «не получилось». Дочь также стала чаще закрываться в своей комнате, мы подумали, что у нее начинается подростковый возраст и гормональные изменения, и списали ее поведение на желание уединиться.
Беда случилась в конце зимы. Юля собиралась в школу, и вдруг у нее началась неконтролируемая истерика. Час дочка колотилась в рыданиях, причем она не могла объяснить, что с ней. Я спрашивала: «Что произошло? Ты чего‑то боишься? Не подготовилась к контрольной? Ты скажи, мы решим вопрос». Ребенок понимает, что несделанную домашку мы не воспримем как-что то страшное, ну пропустили бы школу, и все. Но ответ был один: «Я не знаю».
Мы отменили школу и отвели Юлю к психологу, выяснилось, что у дочери нервный срыв. Сначала ей купировали острое состояние, дальнейшая диагностика и тестирование показали, что у ребенка развилась депрессия ввиду систематической, незначительной, но существенной для Юли травли в школе. Оказалось, что некоторые ребята постоянно ее обзывали.
Мы взяли отвод от учебы, посетили невролога, врач поставил дочке депрессию в начальной стадии и назначил препараты и психотерапию, но, к сожалению, из‑за коронавируса, последнюю пришлось прекратить. Я сразу приняла диагноз, хотя даже предположить не могла, что болезнь может развиться так рано. У меня была послеродовая депрессия, и я видела, что состояние Юли не придурь и не лень. Муж тоже принял все как есть.
Я объяснила дочке, что такое депрессия: мозг не видит хорошего, концентрируется только на плохом, но такие мысли не реальная картина мира.
Юля спала по двадцать часов, лежала сутками. Если и вставала, то только чтобы поесть и принять таблетки. Она говорила, что все грустное и серое. Доходило до полного равнодушия к внешнему виду: дочь не мыла голову, не чистила зубы. Она даже призналась, что у нее дикое желание встать на подоконник. И несмотря на то, что мы много беседовали и я почти постоянно была дома (сидела с младшим ребенком), на всякий случай сняла ручки с окон.
Юля до сих пор пьет лекарства, сейчас ее состояние гораздо лучше. Периодически бывают спады настроения и апатия, но ребенок стал активнее: встречается с друзьями, рисует, общается с людьми. Юля столкнулась с тем, что мир совсем не чудесный и справедливый. Я думаю, что даже если она вернется к депрессивному состоянию, то станет более эмоционально стабильной и осторожной.
Я и муж постарались минимизировать негативное влияние на ребенка тех людей, которые могут обесценивать ее состояние, поэтому некоторым родственникам не рассказали о депрессии. Друзья дочки знают о болезни и сказали, что будут гораздо больше ее поддерживать.
Депрессию романтизируют: будто заболевание состоит в том, чтобы сидеть на подоконнике с пледом и смотреть на дождь. На самом деле это боль, которая разрывает тебя и не дает жить. Но депрессия не стигма, не нужно ее бояться. Я советую родителям выстроить с ребенком доверительные отношения: никакого осуждения и обесценивания. Детские проблемы — тоже проблемы. И всегда быть на стороне сына или дочери, чтобы ни произошло.
Полина, 17 лет
Обсессивно-компульсивное расстройство
С детства у меня были проблемы со счетом, потому что я постоянно зацикливалась на некоторых цифрах. Также мне надо сделать что‑то определенное количество раз: три, пять, десять, но не четыре, а именно пять, я называю это круглыми цифрами.
В тринадцать лет меня посетила страшная мысль про моего родственника, она была достаточно навязчивой, и с тех пор обсессивно-компульсивное расстройство начало потихоньку развиваться. Я не могла смотреть на неправильно расставленную посуду, незаправленную постель, абсолютно любая мелочь, которая не так лежала, очень меня раздражала. Я стала брезглива, у меня появилась фобия инфекционных заболеваний и микробов, которая прогрессировала в тревогу, панические атаки, сильные истерики, нервные срывы. Из‑за того, что я мылась по два часа, кожа на руках превратилась в сухарь с трещинами. Появились проблемы в отношениях с мамой и друзьями, понизилась самооценка, возникла неуверенность в себе. Я расхотела учиться, мне было трудно психологически идти в школу — ведь там много микробов, из‑за этого я пропускала. Но я хотела нормальные оценки в аттестате, поэтому заставляла себя посещать уроки.
Годом позднее я забила в гугле «частое мытье рук», и мне вылезла статья про ОКР. Симптомы оказались схожи с моими, и я поняла, что мне нужна помощь.
Рассказала маме о своих догадках, но она не поверила. Сказала, что я просто начиталась всякой ерунды в интернете, и он плохо на меня влияет.
Она посчитала мои слова бредом и велела заняться делом. Не каждый родитель захочет принять, что у его ребенка в четырнадцать лет психическое расстройство.
Я устраивала маме скандалы, потому что мне было тяжело и я не понимала, что со мной происходит. Она сдалась и отвела меня к психологу, который не умел работать с ОКР и предложил мне методику, которая не сработала. После этого мы пошли к невропатологу, который прописал мне легкие транквилизаторы, они оказывали мало эффекта. Только в начале 2020 года, когда ОКР уже прогрессировало, мама записала меня к психиатру. Врач мне не очень понравилась, когда я рассказывала о своих чувствах, она сказала: «Ой, сколько проблем, а всего шестнадцать лет!» Но все равно назначила антидепрессанты и нейролептики.
Нейролептики повлияли на меня ужасно и довели до нейролептический депрессии. У меня пропало желание жить, я стала забивать на внешний вид, даже встать и умыться было лень, а в душе — абсолютная безнадежность и страх, что я не вылечусь. От антидепрессантов я не заметила особого эффекта, но все мои фобии и страхи обострились, тревога зашкаливает. Я просыпаюсь утром от тревожности, не знаю, как найти себе место. Мама на стороне врача, считает, что психиатр назначила все верно и нужно потерпеть. Но прошло уже пять месяцев, а легче мне стало совсем чуть-чуть.
У меня есть одна подруга из колледжа, которая меня поддерживает. А теперь уже бывшие друзья постоянно давили на больное, называли психопаткой, при любой ссоре я слышала: «Вот у тебя справочка есть, иди таблеточки выпей». Еще в девятом классе у меня было очень много целей: переехать в Москву, заработать на машину, научиться водить. А сейчас думаю, что мне не хватит сил, поэтому мне трудно вступать во взрослый мир. В следующем году я стану совершеннолетней, но совсем не знаю, как себя вести.
Много раз я слышала от людей: «Ой, да по тебе не видно, что у тебя психическое расстройство!» Но если я выгляжу абсолютно адекватной, это не значит, что со мной все в порядке. ОКР — не просто перфекционизм, а порочный адский круг, мысли, убивающие и съедающие твой мозг. Я не люблю поверхностные высказывания о психических расстройствах, и мне очень неприятно, когда презирают людей, которые больны, считают их ненормальными. Я думаю, что иногда физическая боль не сравнится с психологической.
Антон, 17 лет
Биполярно-аффективное расстройство
Нельзя сказать точно, когда появился БАР, но, возможно, в четырнадцать лет из‑за триггера у меня запустился активный процесс заболевания. Тогда родители отправили нас с братом на две недели в военный палаточный лагерь без удобств и связи с внешним миром. У нас отобрали телефоны, мы не могли никому звонить жаловаться. Там было достаточно жестко в плане дисциплины. Я три раза ездил в больницу из‑за пищевых отравлений и потери сознания, а моему брату выбили челюсть старшие ребята.
Первые признаки расстройства я не замечал, потому что мне мое поведение казалось вполне нормальным и обычным. В период мании у меня было повышенное настроение, какая‑то нереальная уверенность в себе, я строил огромные планы на жизнь, думал о переезде, начинал учить чешский и датский языки. Стал очень эмпатичным к наркотическим веществам и алкоголю. Все мои действия казались мне логичными и адекватными, хотя со стороны я выглядел странно: неусидчивый, импульсивный, гиперактивный парень с бегающим взглядом. Думал, что столько энергии у меня из‑за того, что я пью много кофе или хорошо высыпаюсь.
Свойство данного состояния — оно быстро забывается и не такое длительное, как депрессивный период, около двух недель, максимум месяц. И мания очень резко переходит в депрессию. Ты осознаешь, что ты делал, и какой ты, по сути, дурак, и начинаешь загоняться. Возникают суицидальные мысли. У меня был такой период депрессии, когда я неделю просто лежал в кровати и смотрел в потолок. Не было сил встать, сходить поесть, даже посидеть в телефоне. Во время мании твои мысли бегают и кажутся классными, и ты не знаешь, за что ухватиться, в период депрессии они наваливают гурьбой, и ты не понимаешь, как с ними разобраться.
Мое БАР было совмещено еще и с паническим расстройством, я переживал панические атаки вплоть до пяти раз в день, они длились по 10–20 минут, я думал, что умру. Тогда я втайне от родителей начал ходить к психологу в моем лицее, мы с ней общались, и в один момент она сказала: «Антон, это не моя зона, тебе нужен психиатр». В этот момент я пришел к маме и все ей рассказал, и она записала меня к психиатру.
Уже год и три месяца я наблюдаюсь у врача и принимаю препараты. Раньше я пил по семь таблеток в день, сейчас же принимаю три. Благодаря лекарствам у меня стабильное настроение. Адекватные реакции на стресс, эмоции соотносятся с событиями в жизни — радость, грусть, агрессия. Раньше в период мании была гиперреакция: любое оскорбление или замечание в мою сторону вызывали дикую агрессию. Теперь нужно постараться, чтобы меня задеть.
Сейчас мое расстройство почти мне не мешает. Некоторые друзья употребляют алкоголь, я же могу позволить себе только бутылочку сидра, потому что мешать алкоголь с таблетками не очень хорошо. Вечный трезвенник на праздниках. Еще мне обидно что мои друзья учатся на права, а чтобы это сделать мне, нужно доказать врачам, что препараты не влияют на умение водить автомобиль. Некоторые копят на машины, у некоторых уже есть машины, а ты просто сидишь в сторонке и думаешь: «Блин, я тоже хочу».
Мне кажется, приписывать себе психические расстройства очень глупо, потому что, имея подобные заболевания, ты должен брать на себя ответственность за себя и свои поступки.
Психическое расстройство не делает тебя крутым и уникальным. Некоторые же думают, что это модный клатч, который ты можешь носить с собой и всем говорить: «Вот смотрите, у меня биполярочка».
Оля, 14 лет
Посттравматическое стрессовое расстройство
В моей семье все было очень плохо, сколько я себя помню. Когда мне было двенадцать-тринадцать лет, мать привела домой какого‑то бездомного и сказала, что это ее бизнес-партнер. В итоге все превратилось в полгода домашнего насилия. Он избивал и оскорблял меня и моего младшего брата. Нас лишали всего, вплоть до одежды и еды. Вследствие этого мы с братом (мне тогда было тринадцать, а брату двенадцать) попали в приют, нас забрала бабушка, сейчас мы живем у нее. После детского дома все было более-менее хорошо. У меня появилось много новых интересов, друзей, а во время самоизоляции состояние стало резко ухудшаться.
Нарушение памяти, бессонница, перепады настроения, паранойя, даже галлюцинации, ненависть и страх людей. Мне было очень плохо, страшно, я каждый день загоняла себя до такого состояния, что просто лежала и плакала. У меня случались панические атаки, причем до недавнего времени я не знала, что это так называется, думала, что это просто истерики. Я занималась селфхармом, размышляла, как лучше умереть, представляла себе это, но именно попыток суицида не было.
Кроме того, у меня бурная реакция на резкие раздражители, например, когда ко мне резко подсаживаются или я слышу громкий звук. Это может напугать любого человека, но у меня начинается жесткая истерика. Было такое, что кто‑то лопал шарик рядом со мной, а я начинала реветь из‑за этого, сама не понимая почему. В последнее время мне стало сложно писать и говорить, я могу заикаться, заговариваться, картавить, на письме путать буквы. Я плохо воспринимаю пространство: я его вижу, но многие предметы мне кажутся плоскими, некоторые предметы находятся для меня дальше или ближе, чем они есть на самом деле, я очень часто врезаюсь куда‑нибудь или просто чего‑то не замечаю.
Я очень долго просила бабушку отвести меня к психиатру, но она оттягивала. Говорила: «Ой, да у тебя все потому, то мы дома сидим, твои перепады настроения — это подростковый период, выпей валерьяночки». Но в итоге мы пошли в ПНД, где мне поставили посттравматическое стрессовое расстройство и депрессию под вопросом.
При ПТСР можно в принципе заниматься только психотерапией, но медикаментозное лечение снимет симптомы, которые мешают в учебе и общении. Поэтому я напросилась в ПНД, так как мне без него не смогут выписать эффективные препараты. Пока я хожу к психотерапевту, выговариваюсь ему и вроде становится легче. Бабушка не очень следит за моим состоянием, когда я говорю, что мне плохо, она советует мне что‑нибудь посмотреть или съесть чего‑нибудь.
Я очень забывчивая, раньше могла легко выучить любое правило, стихотворение, темы и прочее, то теперь я не помню, была ли на каком‑то уроке, писала ли контрольную. Во время урока я могу впасть в какой‑то транс и просто не вникаю в тему урока. Мои учителя не знают о расстройстве, для них это выглядит как безалаберность. Поэтому мои оценки сильно скатились.
До того как наша мать привела сожителя, мое состояние волновало меня меньше всего — мать всегда была довольно безответственной, мы с братом просто пытались выжить. Если говорить о флешбеках, про которые все упоминают, спрашивая о ПТСР, у меня они проявляются как кошмары практически каждую ночь, когда мне удается заснуть. Днем флешбэки у меня тоже бывают, но редко. Это какие‑то сильно травмирующие картины прошлого — типа избиений, маминых передозов.
Я бы хотела, чтобы люди знали, — я не агрессивная и не ненавижу людей. Несколько человек, которые столкнулись с моими перепадами настроения, думают, что я очень злая. И я не глупая, хотя и все забываю. Мне бывает очень больно, когда человек мне о чем‑то рассказывает, а потом говорит: «Ой, я тебе уже все это говорил, ты не помнишь?», — а я реально не помню.
Диана, 13 лет
Генерализованное тревожное расстройство и депрессия
Я только этим летом начала лечение и еще разбираюсь с тем, когда все началось. Но, скорее всего, триггером послужила ссора с моим бывшим другом. Когда мне было двенадцать, он попал в больницу и игнорировал меня, и это очень сильно ударило по мне. Триггером для тревоги могло послужить буквально все, каждый день, почти все время я тревожилась. Если, например, я шла по магазинам с мамой и она от меня отходила буквально на десять минут, я думала, что она меня бросит. Я спешно начинала анализировать, как мне добраться до дома, есть ли у меня деньги, телефон, чтобы позвонить. Успокаивала себя тем, что, если мама оставила рядом со мной вещи, она точно за ними вернется.
Я приходила в школу и ежедневно один-два раза переживала панические атаки. Мне становилось очень страшно, причем я не могла объяснить, чего я боюсь, несколько раз я чувствовала, что моя голова будто вот-вот взорвется, и я умру. Накатывала трясучка, голоса моих друзей, одноклассников, учителей доносились будто сквозь толщу воды, я ничего не понимала и сидела с потными руками и ватными ногами, мне хотелось убежать. После этого я отпрашивалась с урока, уходила в туалет и либо билась кулаками об стену, либо резала себя, так мне становилось легче. Мне каждый день хотелось плакать, но я не могла, потому что чувствовала, что мои глаза сухие. Также были мысли о суициде. На тот момент мне вот-вот должно было исполниться двенадцать.
Родители знали о моем состоянии, но до того момента, как мы пошли к психиатру, не предполагали, что это что‑то серьезное. Они все списывали на переходный возраст и думали, что я драматизирую. Сначала я добилась того, что меня отвели к психологу. Первый психолог оказался не очень хорошим, он обесценивал мои проблемы, говорил, что мне просто нужно улыбаться и все будет хорошо. Меня записали к другому, я посещала ее каждую неделю, и спустя полгода она сказала, что мне нужен психиатр, мама согласилась.
Я читала очень много статей про тревожное расстройство и совершенно не удивилась, когда в итоге мне поставили диагноз и сказали, что придется пить таблетки. В тот момент я почувствовала облегчение, потому что мне было страшно от неизвестности, я продолжала заниматься селфхармом только из‑за того, что не могла перестать себя обесценивать. Я думала, что недостаточно страдаю, и должна страдать больше, чтобы получить помощь. Делала порезы как доказательство того, что мои эмоции реальны. Перед приемом у психиатра я была очень близка к попытке самоубийства, и мне рекомендовали лечь стационар, но мои родители от этого отказались. В государственном лечиться себе дороже, а на частный у нас нет денег.
Ежедневно я пью лекарства. Мне стало проще жить, хотя в школе я чувствовала, что еще немного, и я упаду и расплачусь, настолько я устала тревожиться и бояться. Сейчас кажется, что будто новости стали лучше и что не все так плохо. Я презирала спорт в любых проявлениях, не могла почистить зубы, теперь я слежу за собой, убираюсь дома, чаще выхожу из комнаты, больше ем, у меня наладился режим сна. Тревогу я все еще чувствую, но ее меньше, хотя не думаю, что она когда‑нибудь уйдет до конца, тревога уже часть меня. Я часто размышляю о будущем, надеюсь, лечение мне как‑то поможет, я стану здоровее, уеду в другой город.
Мне очень не нравится, что люди думают, что у подростков нет проблем. Я несколько раз вступала в дискуссию с такими людьми, но их достаточно сложно переубедить, они говорят, что видят во мне привлекающую к себе внимание маленькую девочку.
Если человек не плачет и может улыбаться, это не значит, что он здоров. Болеть — совсем не круто.
Глеб, 18 лет
Шизотипическое расстройство
Мне кажется, все началось в четвертом классе, с переезда в другой город.
Это, естественно, потеря друзей плюс проблемы с общением в новом классе, потому что там все компании были уже сформированы. И несмотря на то, что чуть позже я завел друзей, увеличивалась замкнутость, сильней становилось чувство, что я им не нужен и, в принципе, мое существование бесцельно. В начале десятого класса появились более серьезные проблемы — приступы, которые проявлялись как дезориентация и проблемы с дыханием. Их могло вызвать почти что угодно, но в основном скопление людей и даже температура помещения.
Примерно через месяц мы с родителями обратились к психиатру, и он сказал, что это депрессия. Я сидел на таблетках, вроде как мне становилось лучше, и в какой‑то момент я подзабыл, что вообще чем‑то болел. Но приступы начали повторяться чаще и чаще, и в одиннадцатом классе во время занятия в спортзале ко мне в голову пришла навязчивая депрессивная мысль, которая сковала меня настолько, что я не мог пошевелиться.
Тогда я пошел к психиатру снова. Меня положили в психдиспансер на три недели, провели полное обследование и поставили шизотипическое расстройство. Мне попался хороший врач, женщина с юморком. На тот момент я уже понимал, что со мной какая‑то беда, и когда озвучили диагноз, был даже под впечатлением: «Воу, оказывается, я вот такой!» Правда у меня есть страх, который всегда со мной, — боязнь сойти с ума окончательно.
В основном заболевание проявляется в виде проблем с эмоциональными реакциями. То есть я реагирую на события не так, как принято в обществе, — например, я не всегда понимаю юмор, любое замечание воспринимаю болезненно и расстраиваюсь от критики. Навязчивые идеи все еще со мной. Еще у меня бывают галлюцинации — слуховые и чувственные. Во время слуховых я слышу женский шепот, который зовет меня по имени. А во время чувственных ощущаю какую‑то сущность, которая пытается меня заменить, чтобы сделать все лучше. Также я часто нахожусь в депрессивном состоянии, случается, что я почти не могу встать с кровати и что‑либо сделать: непонятно зачем, кому это нужно и насколько нужно мне, я ведь все равно умру.
Родители всегда принимали мое состояние, ну кроме того случая, когда в шестнадцать лет я оставлял на себе порезы. Не знаю, что я тогда пытался ощутить, помню только, что после этого у меня на время прекратился депрессивный эпизод, но этого хватило лишь на неделю. Мама распереживалась, а папа решил, что я привлекаю внимание.
Когда в моей жизни появляются новые люди, они порой пугаются, если узнают о моем диагнозе, но с кругом общения так сложилось, что и одноклассники, и друзья не из школы — хорошие люди, которые от меня не отвернулись. Радость в жизни мне дает семья, моя девушка и творчество — я пишу музыку на компьютере.
Из‑за проблем со здоровьем я не окончил школу, в этом году буду сдавать программу одиннадцатого класса экстерном. Я пока не определился, чем бы хотел заниматься в жизни, но я проходил профориентационные тесты, которые выявили склонности к рекламе и связям с общественностью.
Романтизировать психические расстройства неправильно. Потому что люди, которые по-настоящему больны, могут подумать, что они такие классные и врач им не нужен, а заболевание будет съедать изнутри и приведет неизвестно к каким последствиям. С другой стороны, романтизация отчасти помогает обществу принять таких людей, потому что с этой темы снимается табу и люди перестают бояться говорить о психических проблемах.